Серая птица кукушка

– От тебя.

– От него. Он знает, что у детей должны быть и отец и мать. А у него – только отец. А мать ушла. И он не помнит ее.

– Вспомнит. Он узнает меня!

– Голос крови? Вздор. Нет, Оля, если ты его действительно любишь, не приходи к нему. Тем более твой муж не хочет. А зачем Тиму мать «украдкой»?

Так и не кончился в тот вечер их разговор. То ли поняла она его, поверила, то ли нет, молчала всю дорогу, довезла до Тимкиного детсада, сидела в машине, смотрела, как Николай с Тимом шли домой. Николай немного страшился, что она выскочит из машины, бросится к сыну, но – нет, не выскочила, не бросилась: сдержалась, видно.

Она дважды потом звонила ему, «дежурила» у детского сада и все-таки не подходила к Тимофею. Боялась, что ли? А может, и вправду боялась: как он ее встретит, что скажет, признает ли? Страх пока был сильнее желания увидеть сына, обнять его, говорить с ним, пусть даже поначалу она будет ему совсем чужой. А может, и не было его вовсе – этого желания?

И вот тогда она и пришла в редакцию...

Что ей было нужно от посторонних людей, лишь поверхностно – по ее рассказу – знакомых с этой историей? Помощи? Нет, она не просила помощи. Да и чем ей можно было помочь? Четыре года молчания, четыре года бездеятельности, четыре года равнодушия – убитого ими не воскресить. Может быть, совет? Но какой? Вернуться к Николаю и Тимофею? Но это значит разбить еще одну семью, теперешнюю... Нет, такой совет был бы нелеп и ошибочен, да и не его она хотела.

Она страстно хотела подтверждения своей правоты – своего права на сына. Ах, как ей не хватало каких-нибудь нескольких слов – да, вы совершенно, правы, сын – ваш! – сказанных людьми, в силу своей писательской профессии призванных разбираться в чужих судьбах. Она не услышала от нас этих слов...

Уже потом, разыскав Николая и познакомившись с ним поближе, я спросил его:

– Четыре года она прекрасно жила без Тима, даже не вспоминала о нем. Откуда же сейчас такая настойчивость?

Он помолчал, раздумывая (он вообще взвешивал каждое слово в наших с ним беседах, не хотел говорить ничего лишнего), потом сказал уверенно:

– Упрямство: как так – мне перечат! А сама прекрасно понимает, что Тим ей не нужен. Не был нужен и не будет. Стрельнуло ей в голову: хочу видеть сына, – вот и действует, не думает ни о ком...

– Надолго ли ее хватит?

– Надеюсь, что ненадолго. Да скорей всего так и будет: ей всегда быстро надоедало. Такой уж характер...

Странный характер, чтоб не сказать – страшный характер. Жить, подчиняясь только своим прихотям, своим желаниям, порой внезапным

и необдуманным, не замечать тех, кто рядом, не помнить о них.

– Неужели и вправду, Николай, ей муж запрещал видеть Тима?

– Вряд ли. Кто ей что может запретить? Сама не хотела, а валит на него.

Можно было бы, конечно, встретиться с ней и с ее новым мужем, попытаться что-то узнать об их жизни, но зачем? Метать молнии над головой «безответственной и бездушной матери», обличать ее публично – возможно, возможно, но ведь это значило разбить судьбу ни в чем не повинной девочки, дочери Ольги, которая, конечно же, любит свою мать – такую, какая есть. И другой ей не нужно.