Место встречи изменить нельзя

Я не зажигал света в комнате, мне не хотелось, чтобы Варя видела холостяцкую убогость нашего жилья. И мне помогали машины на улице: они настырно вламывали в комнату молочно-белые сполохи своих фар, и по комнате носились – со стены на потолок и в угол – голубоватые размытые пятна.

На стуле рядом с кроватью тихо шипело в стаканах шампанское, которое подарил мне мой друг Жеглов. И так же тихо дышала на моей руке Варя, и я боялся шевельнуться, чтобы не разбудить ее, и смотрел все время на ее тонкое лицо с глубокими тенями под глазами, и сердце мое рвалось от нежности, благодарности и надежды, что с этой девочкой мы проживем вместе сто лет, усыновим нашего найденыша и вырастим пять сыновей, которые выйдут на улицы моего огромного города, Города Без Страха, и то, чем занимался много лет их отец, будет им казаться удивительным и непонятным. Они и знать не будут, чего стоило, чтобы на этих улицах, где они гуляют со своими девочками, томимые нежностью и предчувствием завтрашнего счастья, никто никого не боялся, не ловил и не убивал. Им будет казаться, что Эра Милосердия пришла к людям сама – естественно и необходимо, как приходит на улицы весна, и. наверное, не узнают они, что рождалась она в крови и преодоленном человеческом страхе...

Я лежал неподвижно, слушая тихое Варино дыхание, и перед моими глазами проплывали лица – сержанта Любочкина, взорвавшегося на заминированном лазоревом лугу, и звероватая цыганская рожа штрафника Левченко, с которым мы плавали через Вислу за «языком», и круглое детское личико Васи Векшина, которого бандит заколол заточкой на Цветном бульваре, и лица всех тех бесчисленных людей, которых я успел порастерять навсегда за свои двадцать два года. И не давала мне покоя, волновала и пугала мысль: почему мне одному из них досталось все счастье, а им – ничего?..

Я слышал в ночи бесшумный гон времени, и в счастье моем появился холодок неприятного предчувствия, тонкая горчинка страха – что-то должно со мной случиться, не может человек так долго и так громадно быть счастлив...

Мы пришли в загс к открытию. В помещении, сером, неприбранном, было холодно, стекло в одном окне вылетело, и фрамугу заколотили фанерой. Уныло чахнул без воды пыльный фикус. Пожилая тетя с ревматическими пальцами спросила нас строго:

– Брачевание или регистрация смерти?

Варя засмеялась, а я суеверно сплюнул через плечо.

– И совсем нечего смеяться! – нравоучительно сказала тетя. – С каждым может случиться...

– Мы на брачевание, – сказала Варя, светя своими огромными веселыми глазами, и лицо у нее было розовое с холода, свежее, такое отдохнувшее – и следа не осталось теней под глазами, и только заметны были маленькие веснушки на переносице.

– Тогда после праздника приходите. Инспектор сейчас болеет, а я только по регистрации смерти...

Зазвонил мой внутренний телефон:

– ОББ? Дежурный по КПЗ старший лейтенант Фурин. Числящийся за вами арестованный Груздев просится на допрос...

Перешагивая по своему обыкновению через две ступеньки сразу, Жеглов мне крикнул:

– Все, поплыл наш клиент, сейчас каяться будет!

Я молча кивнул, хотя особой уверенности в этом не испытывал. Ну, да что загадывать – через минуту узнаем.

Груздева привели в следственный кабинет сразу же, он угрюмо, не глядя в глаза, поздоровался, опустился на привинченный табурет.

Жеглов развалился за следовательским столом, но лицо его было внимательным и сочувственным, и я догадался, что он хочет «подыграть» Груздеву, всячески «войти в его положение», не раздражать его победным видом. Но Груздев не обращал на Жеглова ровно никакого внимания, он просто сидел на табурете и тоскливо молчал, бездумно уставившись в верхний переплет окна, сквозь который виднелся голубой кусочек неба и длинное, похожее на бесконечный железнодорожный состав облако. Жеглов понял, что разговор придется начинать ему – не сидеть же здесь до вечера.

– Дежурный доложил, что вы хотите поговорить со мной, – сказал Жеглов. – Так, нет?

– С вами или с кем-нибудь еще, мне все равно... – разлепил, наконец, губы Груздев. – С вами – меньше, чем с кем бы то ни было...

– Да почему же, Илья Сергеич? – искренне удивился Глеб. – Чем же я-то лично вам досадил? Ведь вот товарищ Шарапов, например, или следователь – мы ведь одним делом занимаемся!