Место встречи изменить нельзя

– Ваш сосед – человек незаинтересованный, – подал я голос.

– Ну, допустим. Но он ведь только человек, эраре гуманум эст – человеку свойственно ошибаться... тем более, как это и делается, всех соседей расспросите, осмотрите его часы – может быть, они врут, еще что-нибудь сделайте! Только делайте, не сидите сиднем, успокоившись на одной версии. Еще раз мою жену допросите, квартирохозяйку, сопоставьте их рассказы – тут миллиграммы информации могут сыграть счастливую или роковую роль...

– Хорошо, – перебил я его. – Я обещаю вам еще раз все это проверить досконально. Но вы отвлеклись..

– Да. Действительно... – Груздев тряхнул головой, словно освобождаясь от порыва чувств, которые он себе только что позволил. – Главная улика против меня, просто-таки убийственная – этот злосчастный «байярд»...

– Вы сказали Жеглову, что мы вам его подбросили, – встрял я. – А зачем? Вы об этом подумали? Наши ребята каждый день жизнью рискуют...

– Подумал. – сказал Груздев твердо. – Вероятно, я был не прав. Не вдаваясь в обсуждение ваших моральных качеств, я подумал: для того, чтобы эти вещи мне подбросить. вы должны были иметь их сами . А это уже маловероятно. Значит, их подбросил мне убийца, и отсюда следует, что он меня знал. Вот в этом направлении вам и надо искать..

– В каком направлении искать – это вы меня не учите, сообразим сами кое-как!

Он. видно, понял, что хватил лишку, потому что сразу же вроде как извинился;

– Да мне и в голову не приходит... без меня учителя найдутся. Я просто хотел сказать, что самая у вас неблагодарная задача – доказать мою вину. Поскольку я не виноват. И рано или поздно это откроется, я в это свято верую, а то бы и жить дальше не стоило... – Он тяжело, судорожно как-то вздохнул, добавил: – Был такой китайский мудрец. Конфуций его звали, вот он сказал однажды: «Очень трудно поймать в темной комнате кошку. Особенно если ее там нет.. »

Поймать в темной комнате кошку – это значит доказать, что он убил Ларису. А кошки в комнате вовсе нет – м-да, это он лихо завернул, красиво, надо будет Глебу рассказать, он такие выражения любит. К слову вспомнилась мне «черная кошка», и от этого я почему-то почувствовал себя совсем неуверенно, тоскливо мне стало как-то. Помолчал я, и

Груздев сидел молча, в камере нашей было тихо, и только на первом этаже слышался смех и крепкие удары костяшек о стол – свободная от караула смена забивала «козла». Ввел он меня все-таки в сомнения, Груздев, надо будет все, о чем он толкует, до ногтя проверить. А я, выходит, никак на него повлиять не смог? Сильнее он меня, выходит? Это было как-то обидно сознавать, и я попробовал:

– Илья Сергеич. все. про что мы говорили, – это, куда ни кинь, воображение. Ну, поскольку мы вообразили, что вы не виноваты. А факты остаются, и для суда их, по моему разумению, будет вполне достаточно, чтобы вас осудить. И какой будет приговор, вы сами знаете, у вас в камере Уголовный кодекс имеется. Так не лучше ли сознаться, ведь у вас наверняка какие-то причины были, ну. не уважительные, конечно, а эти... смягчающие, что ли, Суд учтет, и, может, вам жизнь сохранят...

Груздев вскочил, лицо и шея пошли у него красными пятнами, он закричал:

– Нет! Никогда! Признаться в том, чего не совершал, да еще в убийстве Никогда! Как же я жить-то дальше буду. убийцей?.. Не-ет.. Уж если мне суждена эта Голгофа... я взойду на нее... я взойду.. Не-ет. мой друг. – сказал он глухо. но очень твердо, окончательно. Раз уж я человеком родился, надо человеком и умереть.

По комнате растеклось, всю ее до отказа заполнило тяжелое наше молчание, каждый думал о своем, а внизу по-прежнему с треском, с хрустом врубали «козла», гомонили, смеялись. На окно, шелестя здоровенными крыльями, слетел сизарь, он заглядывал в комнату и смешно крутил крохотной головкой, словно приглашая выйти из прокуренного помещения подышать свежим воздухом. Груздев долго смотрел на него, а когда голубь, захлопав крыльями, взлетел в небо, проводил его взглядом, и вдруг лицо его, суровое. сухое, с жесткими складками вдоль рта, утратило на моих глазах четкость, черты стали расплываться, губы жал^-о задрожали – Груздев плакал! Я неуклюже пытался успокоить его, и так мне было невыносимо видеть взрослого плачущего мужчину, что я отвернулся к окну, делая вид, что не замечаю его слез, и он сам, видимо, старался сдержаться изо всех сил. и за моей спиной раздавалось тяжелое сопение и храпящие всхлипы, похожие на рычание.

Наконец он сказал:

– Не вижу я выхода! Весь в уликах, будто меня кто-то нарочно запутал... Я всю жизнь был практическим человеком, но... я не могу бороться с неведомой тенью... да еще отсюда, из тюрьмы... Я не могу искать в темной комнате кошку... И мне отсюда не вылезти... – Он судорожно вздохнул, как вскрикнул, по-детски, ладонью, утер мокрое от слез лицо, поднял на меня глаза: – Послушай, Шарапов! Я вижу, ты хороший парень, не испорченный... Пойми, меня может спасти только пойманный настоящий убийца. Прошу, заклинаю тебя всем святым – ищи его, ищи! Найди! Ты сможешь, я верю. Пойми, если вы его не найдете, вы сами станете убийцами – вы убьете ни в чем не повинного человека!..

Я нажал кнопку, вызывая дежурного надзирателя, поднялся, и Груздев крикнул мне. уже в дверях, руки назад:

– Даже если меня осудят, ищи его, Шарапов! Не жизнь, хотя бы честь мою спаси!..

Из города я вернулся, переполненный самыми поразительными новостями, какие только можно себе представить. Жеглов уже сидел в кабинете за своим столом и сосредоточенно работал над какими-то записями. Он поднял голову, довольно хмуро взглянул на меня, буркнул: