Братушка Иван

Абаджиева в мире штанги тогда уже знали. Бушуева не знал никто: он приехал в 1957 году в фестивальную Москву на третьи Игры молодежи и студентов и сразу же стал чемпионом Игр и рекордсменом мира среди штангистов легкого веса. А тут скоро чемпионат мира в Тегеране. Бушуев поехал в Тегеран и там, сначала на помосте, а потом на пьедестале почета, познакомился и подружился с одним болгарским парнем, простым и застенчивым, но ярым в борьбе и с волей железнее железа. Это и был Иван Абаджиев – второй призер Тегеранского чемпионата мира 1957 года.

Потом они встречались на помостах разных стран, но вот уже лет пятнадцать не виделись.

Встретились в Москве, в Доме кино, где за день до начала чемпионата мира по штанге собрались все сильные мира сего...

Бушуев увидел Абаджиева, но Не узнал. Он помнил, что у Ивана есть брат, тоже штангист, знал, что они похожи, и решил, что этот мужчина в очень уж скромном костюме и еще скромнее державшийся в пестрой, разноязыкой и шикарно одетой толпе знаменитостей помоста не братуш-ка Иван (так Бушуев привык называть Ивана Абаджиева), а его брат Михаил.

Почему так решил Бушуев? Ну, во-первых, за эти годы Иван Абаджиев действительно сильно изменился. А во-вторых, Бушуев знал, что старый его друг теперь Герой Социалистического Труда Народной Республики Болгарии, что стал он человеком знаменитым во всем спортивном мире, и хотя сам Бушуев – человек тоже скромности редкой, но не поверил он, что знаменитый его друг будет так скромен и незаметен в этот вечер...

И Бушуев к нему не подошел.

...А я не знал Абаджиева. Конечно, много слышал о нем и читал, но лично знаком не был. Видел его фотографии, но в жизни он оказался совсем другим, и потому признаюсь, что при нашем знакомстве случился со мной конфуз.

Было это так: начался Московский чемпионат, второй день идет, на помосте штангисты легчайшего веса, первый «двойной удар» решили нанести болгары, от них выступают две знаменитости, олимпийский чемпион в полулегком, правда, весе Нурикян и чемпион мира в этой весовой категории Киров.

Рядом с болгарским дуэтом – свита тренеров, врачей, массажистов.

Знаю, что в минуты и часы борьбы ни к спортсменам, ни к тренерам с вопросами подходить не надо. Но приглянулся мне в этой «свите» человек с лицом удивительно милым, добрым, с глазами умными и страшно усталыми. Подумал – к такому вопреки всем правилам можно и обратиться в минуты коротких антрактов... Подошел, представился, задал ему какие-то вопросы, видел, понимал, что моему собеседнику не до вопросов – ответов, но он очень вежливо, со знанием дела и на хорошем русском мне на все отвечал.

Спросил: «Для всех неожиданность, что Нурикян выступает в легчайшем весе. Это что – тактический план болгарских тренеров?» Он сказал, что так было задумано давно и что Нурикян, а не Киров «первый номер» их команды в этом весе.

Мы поговорили минуты три-четыре, он, извинившись, пошел к разминочному помосту – работать, и только тут я вспомнил, что при знакомстве не узнал ни имени его, ни фамилии... И тогда спросил у кого-то: «Кто это?» На меня удивленно, с некоторым даже осуждением взглянули – Иван Абаджиев, надо, мол, знать таких людей, дорогой товарищ!

Ну, а потом была трагедия: Нурикян «схватил баранку» – три раза подходил к штанге весом 112,5 килограмма да так и не сумел эту штангу «рвануть». Киров остался один.

Когда Нурикян трижды ходил к штанге, я был рядом с Абаджиевым, все видел и слышал.

После первого неудачного подхода Нурикяна Абаджиев был абсолютно спокоен, словно ничего и не случилось, словно не нависла туча. Нурикян сказал ему в растерянности: «Не чувствую я ее». «Как же ты ее не чувствуешь?» – сказал в ответ Абаджиев, и они ушли на короткий отдых.

На второй подход Абаджиев шел с ваткой, смоченной нашатырем, и когда Нурикян отправился к помосту, Абаджиев стал судорожно вдыхать пары нашатыря... Второй подход был тоже неудачным.

Когда Нурикян в третий раз отправился к штанге, на Абаджиева было больно смотреть – он сразу же постарел лет на десять, его качало, он еле стоял на ногах, глаза устало, в полузабытьи закрыты. Он не видел третьего срыва Нурикяна, но сердцем почуял страшную беду.

Все из свиты, сопровождавшей Нурикяна на помост, раздосадованные, ушли – не стали ждать возвращения неудачника.

И тут Абаджиев преобразился: он поднял голову, открыл глаза, диким, наверное, усилием воли прогнал из глаз и с лица досаду, горе, и когда Нурикян подошел к нему с низко опущенной, повинной головой, Абаджиев обнял его и сказал что-то доброе, и глаза Нурикяна, полные гнева на себя самого, печали и слез, вдруг посветлели, и он тоже что-то сказал Абаджиеву на их певучем, мягком языке. Перевести было некому, но смысл я, кажется, понял: «Я еще докажу».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.