Задрав голову, я свистнул в тени открытому балкону и вбежал в прохладу парадного. Слава богу, Нина еще не ушла.

Она открыла мне и, отойдя в глубь прихожей, куда падали лучи из комнаты, спросила:

— Ключ потерял?

Я глядел в ее переносицу, потом в светло-черные глаза, в припухлые губы. Боковой свет проходил сквозь кроны кленов на дворе и, вспыхивая, путался у нее в волосах.

— Что? — спросила Нина. — Соскучилась?

— Соскучилась. Слушай-ка, Василий, — сказала она, — я давно поговорить хочу.

Голос ее звучал звонко, раздраженно, с неясным для меня новым чувством. Я взял Нину за руки и притянул к себе. Она положила голову мне на грудь, выдохнула:

— Как я тебя любила!

Это был нож в сердце. Мы пошли в мою комнату. На столе вхолостую крутился магнитофон, дымилась в пепельнице сигарета. Только что Нина была здесь.

— А ты куришь, — сказал я невпопад. — Я и не знал... Она пожала плечами, выключила магнитофон.

— Вот! — сказала с горечью она. — Слушала гимны!

У нее выходило так, что будто эти гимны нам поломали всю жизнь.

Она глядела куда-то выше моей головы. Я оглянулся. На стене под стеклом висела цветная фотография Колизея, древнейшего римского стадиона; его светло-коричневые камни поднимались в небо — до самого почти края фотографии, синее небо проглядывало в окна; вокруг него кольцом стояли красные, желтые и черные автобусы и лимузины; сбоку случайно попала в объектив ветка какого-то дерева с узкими, как у ветлы, листьями; это была не наша сторона, и ветка была тоже точно игрушечная, а вот над самим Колизеем, там, где остался простор, улыбались наши молодые лица, двадцать сильно могучих ребят из Союза, — мы только что разбили сборную Италии на ее поле, и нам каждому подарили такой смонтированный снимок. Тогда я был не в пример нынешнему — весь мир мой! В тот год мы с Ниной справили свадьбу... Больше мне не быть таким.

И она глядела сейчас на эту фотографию немилостиво, с кручиной.

— Василий! — взмолилась она. — Дай мне пожить! Дай мне хотя бы год пожить, пока еще капля молодости остается!

Я хотел погладить ее по голове. В чем-то я перед ней был виноват смертельно, всей жизнью виноват. В чем?!

— Не надо, — отстранилась она. — Давай поговорим, мне надо выговориться... Может, полегчает... Ты садись...

Я остался стоять. Она сказала:

— Знаешь, когда я полюбила тебя? Когда ты решился переехать сюда. В эту глушь, провинцию!.. Я поняла, что прежде тебя не любила — то было другое. Не любовь. Тогда я думала — любовь, потом оказалось — какой-то угар. Я была совсем глупой, а ты знаменитость, сильный мужчина. Между нами была пропасть, ничего общего. Я, девочка из старой интеллигентской семьи, а ты гладиатор! Но ты был добрый, такой славный, и я решила, что воспитаю тебя, заставлю окончить институт, а там ты бросишь играть, и мы станем обыкновенными людьми... Обыкновенными, Василий! Необыкновенными хорошо быть в молодости, а потом они несчастны, они прославлены, в них тычут пальцами, но они не могут принести счастья никому. Они слишком ушли в себя, они одиноки!

Нина замолчала, опустила глаза. На щеках у нее проступили красноватые пятна и точки. Стали заметны складки в уголках рта.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.