Обычно прекрасно владеющий собой, Коротченко поднялся и сказал не без раздражения:
— Что-то у вас, товарищ Федоров, неладно с нервной системой. Знаю вас многие годы, встречался в глубоком тылу врага, а таким не видел...
Я тоже поднялся:
— Нельзя три — обернусь в два дня!
— Поймите, товарищ Федоров. Я не имею права нарушать принятый в партии порядок. Первого секретаря нет в Киеве. Он на приеме у Верховного Главнокомандующего. Разрешение на выезд куда бы то ни было я могу вам дать, только позвонив в Москву. — Коротченко протянул руку к правительственному телефону и глянул на меня: вдруг, мол, опомнится. Но я вошел в раж:
— Звоните!
— И что доложить?
— Что секретарь обкома партии Федоров не способен работать, пока не откопает свои партийные документы. Скажите, что с того дня, как появилась подобная возможность, места себе не нахожу. И что вы просите дать для этого дела два-три дня.
Не знаю, что прочитал Коротченко в моих глазах. Только он вдруг переменился, широко улыбнулся и, протянув мне руку, сказал:
— Зайдите утром. Я посоветуюсь с товарищами.
Прощаясь, я сказал:
— Днепровский в таком же положении, как и я. С той разницей, что свой партбилет замуровал по моему приказу. Я прошу и его отпустить.
Ночь я не спал. Порядок мне был известен. Коротченко не преувеличивал — по тем временам своей властью он дать мне отпуск не имел права.
В десять утра следующего дня меня вызвали к Демьяну Сергеевичу. Он сказал:
— В Москву я звонил, разумеется, по разным делам. Доложил и о вашей просьбе. Личный отпуск вам разрешен на два дня. У нас автомашин в обрез. Я распорядился доставить вас в Чернигов на «У-2». Вас и Павла Днепровского. Дальше придется добираться на автодрезине... Счастливого пути!
Не знаю, с кем именно говорил Коротченко о моем деле и, само собой, не стал спрашивать. Важно было одно: просьба моя, волнения мои не сочтены капризом.
Уже через два часа после разговора с секретарем ЦК мы с Днепровским приземлились в Чернигове. Дальше поехали на автодрезине в сопровождении двух секретарей райкомов, в недалеком прошлом партизан и подпольщиков — Короткова и Курочки.
В Чернигов, как я уже говорил, вернулась моя семья — жена и дочери. Кроме того, десятки боевых товарищей хотели бы со мной встретиться. Да и я, разумеется, рад бы повидаться с дорогими мне людьми. Однако ж срок мне был дан столь короткий, что я отверг всякую сентиментальщину и тут же отправился на железнодорожную станцию. Там нам подготовили ремонтную, провонявшую мазутом автодрезину. Ехать на автомобиле по дорогам того времени было невозможно... Я очень пожалел, что вылетел в генеральской форме с двумя Звездами Героя Советского Союза. Куда бы мы ни явились — сразу собиралась толпа, все хотели, чтобы я что-то сказал, сколько-то выпил. Подносили спирт, самогон, какую-то вонючую бурду. Все меня почему-то знали — от начальника станции до последнего смазчика и стрелочника. Все поздравляли, хотели чокнуться. Воображаю, в каком бы состоянии я добрался до места, когда б отвечал на все чоканья и пил все мне поднесенное. Больше всего боялся, что кто-нибудь привезет жену и дочерей. Ну как им объяснить, что для остановки нет и секунды времени... Никогда, ни раньше, ни позднее, я не радовался отсутствию четкого расписания на железной дороге. А тут выяснилось, что регулярного пассажирского и грузового сообщения на железной дороге пока что не было. Наша дрезина отправилась вне всякого графика.
...Миную многие мелкие приключения. В Малую Девицу мы прикатили под вечер. Встали на запасный путь. Радовались, что никто нас не встретил. Единственно, что было ко времени, — нас легко нашел шофер Курочки. От Малой Девицы мы тряслись по проселку на машине: шоссейные дороги повсеместно были разрушены.
В Малой Девице мы расстались с Днепровским. Павло пешим ходом отправился на хутор Жовтнего — километров за пятнадцать. Просил без него не уезжать.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
О своей работе в театре и кино, о поисках путей создания образа нашего современника рассказывает актер Валерий Золотухин журналисту Александру Марьямову