Отпуск в Дагезане

— Да. Когда ты отдал его Калугину?

— Сразу, Игорь Николаевич, как вернулись мы с Колькой, я сперва к Михал Михалычу зашел. Говорю, так и так, лавина, значит, мостом тут легла, и пройти можно, хоть и трудно, а там самолет, здесь, значит, и скелет лежит, а в кармане у него, значит, где карман был, эта штука. Я его подраил малость.

— Ты прочитал надпись в портсигаре?

— А то как же! Клава, значит, ему подарила. И еще буквы там. Я подумал, обыкновенные ориентиры, не подумал, что здесь...

— Ясно. Что сказал тебе Михаил Михайлович?

— Говорит, оставь, Матвей, мне покамест, потому что парень этот с бородой тут ищет, и в газету писать хочет, и про тебя, про меня, значит, напишет, но потом, а пока все не нашли, не нужно говорить, чтоб не помешать сбору материала, что ли...

— И ты больше никому о портсигаре не сказал?

— После — нет.

— Разрешите спросить мне, — вмешался Олег. — Когда Калугин сообщил тебе о золоте?

— В жизни никогда не говорил.

— Это наглая ложь! Он спросил: нашел ли ты золото в самолете?

— В жизни не спрашивал. Не сойти мне с места. Мазин остановил спор.

— Успокойтесь! Калугин спрашивал о находке у Николая, который ходил сюда вместе с отцом. Он ведь не говорил вам, Олег, что беседовал с Матвеем. Он сказал только, что Филипенко золота не брал. Ведь Матвей вряд ли отдал бы портсигар, если бы понимал, что значат нацарапанные там цифры.

— Это наивно! Не понимаю, зачем вам так упорно выгораживать Филипенко? Предположим, он отдал портсигар. Но с мальчиком-то разговор был! Или вы думаете, что сын ничего...

— Ерунда, Олег! — нетерпеливо поднялся Валерий. — Оставь Матвея в покое. И так намудрил. Протри очки и успокойся.

— Не горячись, Валерий, — предостерег Мазин.

— Извините, Игорь Николаевич! Спасибо, что вы этот клубок распутали. Мне трудней всех пришлось. Не умещается, что рядом мой отец лежит. Страшно встать и подойти. Но не сомневаюсь, что мысли и жизнь Михаила Михайловича были такими, как вы рассказали. Все это я видел, чувствовал, но не знал... Вы ж понимаете... Он тоже мне отцом был. И я от него не отрекусь. Но почему вы про того, кто дважды отца убил, молчите? У вас система, доказательства... я понимаю... Но мерзавец ускользнуть может!

— Нет, Валерий. Он умер.

— Умер?! Я видел его, когда садился в вертолет.

— Ты видел Кушнарева, а не Паташона. Это разные люди. Так и сказал тебе Михаил Михайлович. А ты не понял, решил, что Паташон скрывается под личиной Кушнарева.