Да, Америка производит впечатление. Мне понравился Нью-Йорк с его небоскребами, которые меня поражали, но не подавляли. Выстроенные в четкие кварталы, они, правда, напоминают ущелья — сравнение не новое для Нью-Йорка, особенно для Манхеттена, — ну что ж, у каждого города свое лицо, вот и у Нью-Йорка свое, к тому же ведь эти дома, упирающиеся в облака, — дело рук человека, и, проходя по нью-йоркским улицам, я поражался именно этому — умению строить, умению американцев работать.

Потом мы видели другую Америку — Вашингтон, студенческий городок Мидлбори на севере Штатов. Стояла осень. Неприбранные улицы были усыпаны кленовыми листьями, прикрывающими черную наготу асфальта, и нью-йоркские небоскребы казались иной цивилизацией в этих городах с классическими зданиями, широкими авеню, просторными площадями и какой-то загородной тишиной. Мне нравились американские оптовые рынки, которыми наши гиды гордились особенно, потому что рынки переливались многоцветием осеннего изобилия. Мне понравился американский футбол — в Джорджтаунском университете мы смотрели матч студенческих команд — игра отчаянная и экспансивная. Мне понравились кегльбаны, работающие круглые сутки. Мне нравилось, что американцы — и молодые и седовласые — были дружелюбны к нам, с готовностью смеялись, демонстрируя искренность и чувство юмора. Мне нравились дороги и машины — комфортабельные и скоростные; я буду долго помнить сердечность Элси и Клайда Уэстов — негров, у которых я жил несколько дней в Филадельфии, и Нормана Перейру — моего гостеприимного хозяина из Мидлбори, — он преподает в колледже русскую историю; я вновь и вновь мысленно прохожу по залам Музея современного искусства в Нью-Йорке, припоминая полотна французских импрессионистов; слышу музыку знаменитого Филадельфийского симфонического оркестра: Джиминиани, Вебер, Стравинский, Барток; вспоминаю студенческие вечеринки с пивом из консервных банок и маленькими американскими бутербродиками...

Вновь и вновь перебираю я в памяти калейдоскоп американских впечатлений, лиц, событий, но — странное дело — меня не оставляет мысль, что все увиденное мною — лишь недосказанное начало, лишь подтекст, а текст в ином. Главное не только лишь в том, что увидено, а в том, что понято.

Бальзак назвал один из своих романов «Блеск и нищета куртизанок». Не хочу оскорблять великую страну Америку и сравнивать ее с куртизанкой, но, ей-богу, они в чем-то похожи. За блеском и богатством тщательно припудренная нищета. Ведь нищета — это не только бедность и голод, хотя и бедность и голод в Америке отнюдь не редкость. Нищета может стать явлением национальным, если в преуспевающей стране все больше и больше отнюдь не голодных людей, объединившись с бедными и голодными, публично выступают против буржуазного государства. Тогда нищета из фактора материального становится проблемой социальной, политической...

Да, Америка впечатляет. В Америке есть чему поудивляться, есть чему поучиться. И все-таки не оставляет ощущение: Америка не то, за что она себя выдает. Есть такой признак: если человеку плохо, он улыбается. Такое же, мне кажется, происходит с Америкой.

Она улыбается, она сверкает витринами, рекламой, благополучием... Но улыбка эта неискренняя, вымученная.

В Нью-Йорке я встретился с корреспондентом АПН в Америке Генрихом Боровиком. На экране телевизора носились справедливые ковбои, беззвучно палили из ружей — звук мы убрали, чтоб не мешал говорить, — а Боровик рассказывал про «Молодых лордов» и про смерть одного из них — Хулио Ролдана, восемнадцатилетнего пуэрториканца. «Лорды» боролись за освобождение своей родины, за социальное и расовое равенство — они ходили по пуэрто-риканским кварталам Нью-Йорка и переписывали тех, кто болел туберкулезом и. кому нужна немедленная медицинская помощь. Неожиданно один из «лордов» исчез. Его разыскали в тюрьме. Полиция объявила, что Хулио арестован за попытку поджечь дом, — явная нелепица. Друзья Ролдана начали борьбу за его освобождение — залог за него «стоил» 1500 долларов. А еще через несколько дней полиция объявила, что Ролдан покончил жизнь самоубийством: повесился на ремне в камере-одиночке. Но почему у него оказался ремень? Ремни у заключенных отнимают. Почему Хулио оказался в одиночке — по закону он должен был содержаться в общей камере? Среди пуэрториканцев начались волнения — «Молодые лорды» требовали расследования смерти Хулио. «Его убили», — утверждали они.

На похороны «Молодого лорда» Хулио Ролдана собрались сотни пуэрториканцев. Возле гроба в методистской испанской церкви выставили вооруженную охрану... «Лорды» утверждали, что истинной причиной убийства стала месть полиции: «лорды» поддерживали бунт в нью-йоркских тюрьмах против жестокого обращения с заключенными...

На экране молчавшего телевизора бесновались справедливые американские ковбои.

Они палили из ружей, защищая индейцев от жестоких угнетателей. Шериф поддерживал законность...

Я так и не знаю, чем кончилось дело Хулио Ролдана. Расследовали ли власти, почему заключенные погибают в тюрьмах? Впрочем, имеет ли это значение! Пусть даже случилось невероятное, и преступники из полиции найдены. И даже наказаны.

Найти преступника в США еще не значит восстановить справедливость.

В Вашингтоне нас предупреждали: не ходите вечером в одиночку: вас могут ограбить; и действительно, в восемь часов, когда еще совсем светло, вашингтонские улицы пустеют. Столица Штатов напоминает черепаху, убравшую до утра под панцирь железобетонных перекрытий свою голову. Изредка проносятся машины. Теперь, говорят, и на машинах по Вашингтону ездить небезопасно: гангстеры научились грабить и их.

В Атланте, когда мы улеглись спать, под окнами началась перестрелка. Гулко, в безлюдной тишине, отхлопали выстрелы, потом поднялась сумятица полицейских сирен.

Наутро нас привезли к могиле возле негритянской церкви. За деревянным штакетником, в круге из цветов стоял мраморный памятник: Мартин-Лютер Кинг-младший. Возле могилы толпилась небольшая группа молодых негров. То, что из автобуса шло к могиле столько белых, поразило их, они недоумевали, не зная, что делать — радоваться или опасаться, а услышав, что это русские, позвали нас в церковь.

— Там его отец, — с готовностью объяснили они нам.

Отец Кинга — доктор Мартин-Лютер Кинг-старший — полноватый, седеющий негр, встретил нас в одной из церковных комнат. Он должен был уезжать по делам, и интервью, которое я у него взял, было «на ходу».

Первый вопрос, конечно, был о нем. Ему 71 год, он родился в дальней, глухой деревушке, два-три месяца в год удавалось посещать школу. Потом приехал в Атланту, учился в вечерней школе — днем работал, потом поступил в колледж.

В тридцатом году родился сын — тот самый, известный всему миру Мартин-Лютер Кинг-младший, убитый только за то, что боролся за равенство негров.

— Он тут родился, тут вырос, — сказал отец о сыне, — стал проповедником этой церкви, когда я ушел на пенсию. У меня были два сына и дочь. После убийства Мартина они утопили второго сына. Он тоже должен был стать проповедником. У меня осталась одна дочь, я вернулся в церковь и снова служу, хотя был пастором 51 год. Я передал свое дело сыновьям; теперь я принял их дело. Мы строим Мартин-Лютер Кинг-виллидж, район недорогих жилых домов для негров, недалеко от церкви строим ясли для ребятишек и дом для престарелых, школьный корпус... Нас много, — улыбнулся он. — У меня одиннадцать внуков и один правнук...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.