– Замерз? – спросил я Димку.
– Нн-н-нарочно, – отвечал тот. – Хол-лод из себя вытряхиваю. Понимаешь, сначала надо вытрясти весь набравшийся холод, а греться потом.
Потрясясь, Димка набил топку кусками легкого паровозного угля – он носил его домой в сумке.
– Стрелять неловко, – говорил он. – В суставах смазка замерзла. Ты за нашатырем?
– Да. Картошка кончилась.
– И нашатырь кончился. Мастер меня застукал. Вон, бери на столе картошку, дожевывай.
– А ты?
– Я сыт, я вчера ножик продал, за три ведра.
– Вкусно, – сказал я, жуя холодную картошку.
– Ты опять свою пайку вчера сожрал? – спросил подозрительно Димка.
– Нет, ночью. Мы мясо и сахар отцу даем, чтобы поправлялся, вот жрать и охота.
– Напрасная трата, – вздохнул Димка. – Все одно помрет.
– А твой? Молчит?
Димка посмотрел в окно. Оттаявшие его губы стянулись в узкий шов. Про меня все говорили, что мои чувства лежат поверху, словно картошка на сковороде, а Димкины глубоко зарыты.
Димка смотрел в окно, а я, его лучший друг, не знал, о чем он думает.
– Вернется, – сказал Димка. – Куда денется? Горевы не пропадали. А если исчезали, то оставалась записка. Партизанит он, вот и все. Фрицев бьет. А твой все кашляет?
– Кашляет.
Что я мог еще сказать? Отец мой болел туберкулезом с начала войны, и с тех пор он становился все суше и меньше. Бывало, придет с работы и сидит в зимнем пальто, то рассказывая о гражданской войне и старых годах Сибири, то размечает на карте стрелы наших фронтовых ударов. Что о нем еще скажешь?
– Учится на касторке лепешки жарить.
– Лепешки картофельные?
В 1-м номере читайте о русских традициях встречать Новый год, изменчивых, как изменчивы времена, о гениальной балерине Анне Павловой, о непростых отношениях Александра Сергеевича Пушкина с тогдашним министром просвещения Сергеем Уваровым, о жизни и творчестве художника Василия Сурикова, продолжение детектива Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
С Заслуженным тренером СССР Константином Ивановичем Бесковым беседует специальный корреспондент «Смены» Леонид Плешаков