Чудо севрюжьего лимана

мачту и повалить ее на корму.

— А ну разбирай весла, живо! — торопил Аркадий. — Идем к берегу.

Мы не отгребли и ста метров, когда шквал обрушился на наше суденышко. По морю побежала крупная рябь с острыми гребешками. Направление ветра проследить было невозможно. Казалось, он дул одновременно со всех сторон. Иногда потоки воздуха падали сверху. В эти минуты поверхность воды покрывалась оспинами, будто ее прошивали автоматными очередями.

При первом же ударе шлюпку слегка развернуло. Сорванная с гребешков пена полетела в лицо. Мы с Гешкой так навалились на весла, что казалось, они не выдержат и переломятся.

Мы гребли, выкладываясь до конца, мы дышали враз, как один человек.

Инга сдернула с головы косынку, и пепельные волосы, закрученные на голове тюрбаном, стеганули ее по щеке, забились по ветру, точно причудливый вымпел. Словно стараясь перекричать разбушевавшуюся стихию, она запела:

Какой большой ветер

Напал на наш остров!

С домов сорвал крыши,

Как с молока — пену...

Я смотрел на Ингу. В ее глазах искрилась та же сумасшедшинка, которую я заметил у Гешки еще там, в Приморско-Ахтарске.

А рыбакам — горе, —

Не раскурить трубок...

Глядя на Ингу, мы расхохотались. Нас захлестнуло безудержное веселье. И весла трещали в наших руках.

Ночевали под опрокинутой шлюпкой, постелив на землю пробковые пояса. Спать было жестко и неудобно. Грызли комары. Болела стянутая, обожженная солнцем кожа. Особенно отличились мы с Аркадием. Ожоги украшали наши плечи, как малиновые погоны.

Проснулись от холода, когда гасли последние звезды. Первым вылез Гешка и, поеживаясь, стал разводить примус.

А после завтрака все втроем отправились проводить Ингу. Эти места ей были знакомы. Над плавнями слоился белесый туман. В камышах кто-то возился — то ли птица, то ли ондатра.

— Отсюда до Севрюжьего лимана всего три километра, — сказала Инга. — Может быть, вы рискнете посмотреть на мое чудо?

— А шлюпка?.. — начал было Аркадий.

— Не волнуйтесь, здесь ее никто не тронет.