Мы по очереди пожали протянутую нам холодную руку. Инга подхватила свою пеструю сумку и, не оборачиваясь, пошла по песчаной косе. Она выбралась на тропинку, прошелестела в тростнике и взбежала на греблю 1. Тут мы увидели ее в последний раз, на одну секунду. Она обернулась и высоко подняла сжатую в кулак руку. Утреннее солнце холодным костром вспыхнуло в ее волосах. В это мгновение Инга показалась мне похожей на цветок лотоса.
__________
1 Гребля — насыпь на топком месте (обл.).
На обратном пути мы молчали. И лишь подходя к шлюпке, Гешка сказал:
— Надо остаться на день, чтобы заснять это.
— На целый день?! — воскликнул Аркадий. — Ради чего? А если завтра с утра будет плохая погода?
— Значит, на два дня, на неделю, на месяц, — жестко ответил Гешка, привычно запуская пятерню в свой густой ежик.
— Но ты же знаешь: я не ногу, — взмолился Аркадий. — На мне висят медики...
— Тогда можешь забирать свою шаланду и катиться ко всем чертям! Мы остаемся.
Это был второй случай, когда Гешка расписывался за меня. Но я не полез в бутылку. Я и так его бы не оставил. Двести строк о лове хамсы в конце концов не уйдут.
А может быть, я и вовсе не стану писать о хамсе. Напишу о лотосах, о чуде Севрюжьего лимана. Н об оправданности человеческого существования, так, как его представляю себе я. Ведь был же смысл в том, чтобы целыми днями бродить по колено в стоячей воде, высаживая семена, привезенные с берегов далекого Нила. И все ради какого-нибудь станичного постреленка, обуянного страстью открывательства, который, быть может, однажды поутру раздвинет тростники на Севрюжьем. И тогда плеснет ему в глаза голубой пламень неведомого цветка, обожествленного еще народами древности. И это первое открытие уже никогда не изгладится в памяти. Оно всю жизнь будет тревожить его и властно звать за собой. В этом и есть великий смысл красоты!
Гешка сидит на коряге, намертво вросшей в берег, и с мрачным видом протирает рукавом ковбойки пластмассовые футляры с объективами. Я черчу прутиком на песке замысловатые узоры.
Аркадий молча подходит к нашим вещам и начинает раскладывать их на две кучи: свое — в одну, наше — в другую. Делает он это методично и нудно, вроде бы отбывает тяжелую повинность, и старается не смотреть в нашу сторону.
— Примус нужен? — неожиданно спрашивает он.
— Обойдемся, — меланхолически отвечаю я.
Все консервы Аркадий аккуратно складывает возле Гешкиного рюкзака. Понятно: все-таки их покупал Гешка. Затем он пытается перевернуть «шестерку», но для него одного эта работа явно не по силам. Я подхожу и без лишних рассуждений помогаю ему поставить шлюпку на киль.
— Продукты можешь поделить поровну, — равнодушно роняет Гешка.
Аркадий колеблется, но потом все же откладывает в сторону две банки тушеной говядины. Он долго раскачивает деревянную затычку в анкерке, вытаскивает ее и опускает нос в отверстие, нюхает, не испортилась ли вода.
— Ну что, старик, — оживляясь, обращается ко мне Гешка, — будем сооружать временное жилище?
Я гляжу на своего друга и чувствую, как решимость и былая энергия снова возвращаются к нему. Ведь для Гешки жить — значит действовать.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.