Мое небо

Со стоянки самолет подрулил на старт, и Салько, не желая спрыгивать с шасси на ходу, решил дождаться, когда машина остановится на стартовой линии. Но... летчик с ходу начал разбег. Прыгать было поздно. Самолет уже набрал значительную скорость и оторвался от земли.

С катастрофической быстротой она уходила куда-то вниз. Оцепенев от ужаса, Салько смотрел на нее, не в силах что-либо предпринять'. Наконец он стряхнул с себя это оцепенение. Он понял, сначала чисто интуитивно, потом каждой клеточкой своего мозга, что до гибели остались секунды. Как всегда у храбрых людей, в тот момент у него созрело решение. Он решил перебраться в грузовик. Он отлично сознавал, что сделать это надо незамедлительно, ибо еще через секунду руки окончательно окоченеют, перестанут слушаться, и тогда... Он прикинул расстояние от оси самолета до грузовика. Разжал руки. Воздушный лоток сорвал его с места и понес по воздуху. Это длилось какое-то мгновение. Пролетая вдоль кузова, Салько ухватился за его край.

Спасли руки спортсмена, уже замерзшие донельзя, но тренированные, руки с железными пальцами и стальными кистями. Инженер повис на руках. Теперь предстояло подтянуться. Он напряг мышцы. Тело, болтающееся на шквальном ветру, потянулось вверх. Еще через мгновение, вспоминая добрым словом свои занятия спортом, Салько сидел в кабине.

Но переживания на этом не кончились. Едва он утвердился на сиденье, как вспомнил фразу, сказанную им летчику перед полетом:

— Если автомобиль в воздухе вызовет вибрацию самолета, немедленно сбрось его. Не рискуй, пусть падает, черт с ним.

Сейчас Салько представлял, что будет, если начнутся вибрации самолета и летчик выполнит его наказ. Он точно видел, как рука пилота тянется к кнопке аварийного сброса и грузовик, в котором сидит он, инженер-майор Лев Салько, начинает падать. Он четко видел траекторию этого падения. Только не знал, будет ли машина лететь по кривой колесами вниз или же начнет кувыркаться. А еще он подумал, как это нелепо получилось. Однако, вспомнив, с чего все началось, решил: дело вовсе не в нелепости, а в том, что инструкции пишутся, дабы их выполнять. И понятие «дисциплина» есть одно из самых замечательных понятий.

В этот момент самолет коснулся колесами земли.

Командир части, как и все мы, поздравил инженера с чудесным спасением. Потом он сказал:

— За нарушение инструкции по проведению испытаний вы подвергаетесь аресту на трое суток...

Я много рассказывал о Коктебельской планерной школе. В частности, писал об одном эпизоде из своей жизни —• тогда речь шла о разрушении планера в воздухе. Буквально через несколько дней после этого эксперимента инструктора нашей школы Михаила Романова и меня вызвали в Москву. Нам было предложено немедленно поехать в Турцию. Речь шла об организации в Турции первого в стране аэроклуба, и большой Друг Советского Союза Кемаль Ататюрк обратился к нашему правительству с просьбой прислать инструкторов.

Осоавиахим остановил свой выбор на нас по весьма простой причине: Миша Романов был инструктором самолетного, планерного и авиамодельного спорта, я — инструктором самолетного, парашютного и планерного.

И вот мы в Анкаре. Первая встреча с нашими будущими воспитанниками. Первые показательные полеты и прыжки. Первые занятия.

В аэроклубе царила атмосфера взаимного доверия и дружбы. И «заводилой» этих взаимоотношений была дочь президента Ататюрка — Сабиха Гёкчен, поражавшая нас с Романовым своим рвением, своей любовью к авиации, своей великолепной выдержкой и дисциплинированностью. Именно эти качества позволили ей довольно быстро освоить пилотажное искусство, стать отличным летчиком.

Если вопрос о дисциплине в авиации всегда стоит во весь рост, то,

когда речь идет не об одноместных самолетах, а о машинах, на которых летит целый экипаж, он приобретает, я бы сказал, главенствующее значение.

...Два турецких инструктора — летчик и парашютист — «вывозили» курсантов на прыжки.

Самолет «Моноспар» был небольшим аэропланом, где, помимо инструкторов, находились трое парашютистов. Эта машина обладала интересным отличием от обычных машин с двойным управлением. Как правило, самолет, рассчитанный на двух пилотов, имеет две дублирующие системы управления — перед правым креслом и перед левым. На «Моноспаре» перед каждым летчиком были приборы и педали, но штурвал на самолете был только один. Его колонка находилась между креслами пилотов, а от нее шла консоль, к которой и крепился штурвал. Когда машину вел первый пилот, консоль перекидывалась влево, когда управление принимал второй, консоль поворачивали к нему.

...Самолет вышел в заданный пункт. Сейчас от него отделится крохотная точка — парашютист. Мы стоим и ждем этого момента. Чего они медлят? Теперь наверняка промажут при приземлении. И вдруг... беспорядочное падение. С невероятным треском машина падает на самом краю аэродрома. Под обломками «Моноспара» пятеро турецких авиаторов. Врачам не удалось спасти ни одну жизнь...

Что же произошло с самолетом, летавшим до того исправно и надежно? Аварийная комиссия долго и тщательно расследовала причины катастрофы.

...«Правый» летчик в том полете был «выпускающим», то есть командующим прыжками парашютистов. От «левого», который являлся командиром экипажа, требовалось вывести машину в заданную точку. «Правому» показалось, что командир держит скорость выше, чем требуется для производства прыжков. Командир утверждал обратное. Он, видимо, считал, что меньшая скорость может привести к потере управляемости. «Правый» стоял на своем. Он выхватил штурвал из рук командира, перекинул консоль на свою сторону, снизил скорость.