Предисловие к зрелости

— И мы живем, хлеб жуем...

Под ногами зашуршало, сила инерции качнула вперед: поезд тормозил. Алексеевы поднялись. Младший молча пожал парню руку, хлопнул по плечу и пошел к выходу. Старший, как а прежде, ограничился кивком серой от седины головы, и в глазах его уже не было снисходительности, лишь задумчивость не из веселых. Улыбка исчезла с лица парня, он хмуро проводил Алексеевых глазами и отвернулся к окну, за которым медленно скользнули назад огни станции...

Я вышел покурить в тамбур, и вскоре парень этот тоже поднялся, попросил папиросу и жадно затянулся. Несколько минут мы стояли молча, потом он заговорил — как-то сразу, неожиданно возбужденно и искренне:

— А ты по Чуйскому тракту «МАЗ» гонял? А я гонял. И в Каракумах загибался без воды. Мне двадцать семь лет, понял? А что я имею? Вот что я имею, видишь? Скажешь, мало?

Он поднял руки ладонями вверх, словно бы держал что-то. Это были руки рабочего человека, тяжелые, сильные, со следами мозолей, в светлых штрихах шрамов и шрамиков.

— Этими руками что хочешь добуду, что захочу, то сделаю,— проговорил он хмуро и уверенно, словно бы с кем-то споря.

— А что ты хочешь? — спросил я.

— Не знаю,— откровенно сказал он. Мы докурили, вернулись в вагон.

Он сел напротив, прищурился на окно.

— Вот, побывал дома,— пробормотал негромко.— Погостил! Провожали меня— видел ребят?

Я кивнул, припомнив: стояли у вагона вчетвером — этот парень, еще двое ребят и девушка в светлом пальто.

— Дружки... Вместе школу кончали. Тот, чернявый,— Костик, инженером сейчас. Серега — сварщиком, чугун варит по-холодному. Высокий класс, даже в Москву приглашают для тонких работ! А начинали- вместе, в одном цеху...

Мне показалось, что в словах его прозвучала зависть, и он, по-видимому, тоже почувствовал это и словно спохватился:

— Ты не думай, я тоже сварщик. Четвертый разряд. Да и не только сварщик. Я все, что нужно, могу: шофером — шофером, монтажником — монтажником... Скажешь, завидую? Нет, мне самому любой позавидовать может. Ты поезжай в Мангышлак, на Каспий, опроси: кто нефтяной фонтан на «Четвертой-бис» обкладывал взрывчаткой, чтобы огонь сбить? Поезжай спроси! Сашка Воронов, скажут,— я!.. Обо мне везде помнят.

Он исподлобья глянул на дверь, в которую вышли Алексеевы.

— И как другие на одном месте сидят? Мне батя тоже говорил: оставайся, станок тебе передам, или что другое выберешь, но будет в заводе наш корень. А пока молодой — только бы и поездить, правда же? Свет посмотреть, свой след на земле оставить... А возьми Костика. Или Серегу. Как они? Все один завод одни цех.

Он сидел, нахохлившись, глубоко засунув руки в карманы.

— Или вот Алексеевы,— заговорил он снова, продолжая оборванную мысль.— Тоже с нашего завода. Василь Васильевич сорок лет в механосборочном проработал, ушел на пенсию — Ваську вместо себя поставил. А старший его, Игорь, в другом цехе— заместитель начальника, понял? И третий есть, Иван, также на заводе. Или возьми Шереметьевых — тоже потомственные токари. Да сколько у нас таких — полгорода!.. Да я тоже потомственный. Так чего ж они на меня сверху смотрят, словно на пеночника какого!

Он снова замолчал, на этот раз надолго. Приближалась Москва, вагон постепенно наполнялся, становилось в нем шумно и тесно. Попутчик мой смотрел в лица людей, точно искал в них что-то и не находил, и потому горбился, сильной рукой мял чисто выбритую щеку.

След на земле... И память вернула мне вдруг целинную степь, голубое озеро Чименды и зеленую звезду, что запуталась в окрепших тополях над совхозом «Озерный». Я сидел с Колей Кротовым в чайной. Неяркие лампочки освещали людей, отдыхавших после смены и знойного дня. Стоял мерный гул голосов, звякали крышки чайников. Люди разговаривали, смеялись, играли в шахматы, окруженные плотным кольцом болельщиков.