Верность, влюбленность, преданность

Я видел у Коли Кудрявцева коллекцию репродукций с картин великих мастеров. Я видел у Коли журналы и книги, раскрытые на пятых и на сто пятых страницах. Я слушал у Коли пластинки: старые напевные мелодии и захватывающие напряженным ритмом современные танцы.

Зачем это все ему, если комсомольская работа такая нехитрая вещь: покрутил телефон, написал справку, крикнул очередное «давай-давай!»— и пошел заслуженно отдыхать? Зачем все это? Тебе не ответить на этот вопрос, потому что ты неправ, мой оппонент.

Да, да, комсомольская работа — это и понимание искусства. Но не того искусства, которое имеет всего одно измерение и в котором индивидуум не ищет ничего и никого, кроме самого себя. Искусство объемно. У него все три и даже все четыре измерения. И искать в нем нужно жизнь. Так думает Коля Кудрявцев, комсомольский работник.

Подумай и честно ответь самому себе: разве умение сплавить себя с искусством, а искусство с жизнью не было главным в творчестве великих живописцев? Подумай.

Вот тогда и продолжим наш спор.

Страда была невеселой.

С весны ожидали большого урожая: прошли дожди, и зеленые стрелы пшеницы стремительно рванулись в небо. Но весна — это только начало. А в июле был зной. И в августе был зной. И ребята ходили хмурые: они знали, что цыплят считают по осени, а осенью, может, и считать нечего будет.

Проще всего было, разумеется, махнуть рукой: природа — это природа, на бюро обкома ее не вызовешь. Но люди все-таки вырастили хлеб. Пусть слабый. Пусть не такой, каким видели его весной — в мечтах об осенних победах. И вот этот хлеб нужно было убрать в сжатые сроки и без потерь.

...Я вижу, тебя коробит эта фраза: «В сжатые сроки и без потерь». Что и говорить, изящной словесностью здесь и не пахнет. Но когда в булочной нет свежего батона, ты требуешь книгу жалоб, мой бородатый оппонент, и оставляешь в ней свой автограф, нисколько не заботясь о стиле.

А ведь путь батона на прилавок начинался там, в степи, по которой мотался Коля Кудрявцев, комсомольский работник. Мотался и слушал, как крыли механизаторы снабженцев последними словами. У ребят не было запасных частей. И книги жалоб тоже в степи не валяются. Ребята брали за горло Колю. И он не отмахивался от них. Он понимал, что дорог каждый час, что промедление может погубить то, что уберегли от суховеев.

Коля бросил степь и вернулся туда, где под благодатной тенью деревьев расположилась «Сельхозтехника». Он грозой ходил по кабинетам. Даже удивительно было, что в таком невидном, щупловатом парне скрываются поистине громовые раскаты. В кабинетах дрожали стекла и хлопали двери: Коля выводил кабинетовладельцев на улицу, таскал их по базам, показывал, доказывал и требовал.

Зачем? Он мог позвонить по телефону. Или написать официальную бумажку: так, мол, и так, в некоторых совхозах наблюдается нехватка следующих запчастей. На письмо бы поставили исходящий номер, а потом входящий, а еще позже пришел бы ответ: «На ваш исходящий...» А хлеб? А ребята? Его, Колин, хлеб. И его, Колины, ребята... Они-то как? Ждать будут?

...В жизни, бородатый мой оппонент, можно чувствовать себя гостем. Но можно быть и хозяином. Это, конечно, хлопотное занятие — быть хозяином. В первую очередь потому, что приходится отвечать за все, драться за порядок в своем хозяйстве, вести его с понятием, рачительно, не жалея ни рук, ни ума, ни сердца. Это очень трудно. Но пошли из «Сельхозтехники» запасные части туда, где они позарез нужны были. И проснулись застоявшиеся комбайны. И зерно — драгоценный сгусток человеческой силы и человеческого разума — было спасено от самого страшного врага — от заскорузлой неповоротливости чиновников. ...Коля провожал меня на вокзал. Он был доволен и весел. Подвижной, энергичный, он шел рядом и рассказывал, что будет завтра. Рассказывал опять-таки как хозяин: точно, коротко и уверенно.

А потом мы расстались. И Коля ушел. Ушел походкой человека, знающего себе цену. Так ходят по земле хозяева земли.

Мой бородатый оппонент, ответь: может ли равнодушный чувствовать себя хозяином земли? Ответь.

Вот тогда и продолжим наш спор.

Я знаю, что ты не любишь патетику. Между тем патетика патетике рознь. Патетика может идти от пустоты душевной, но патетика может идти и от высокого сердечного накала.

Впрочем, оставим патетику в покое. Потолкуем о самых прозаических вещах. О деньгах, например.

Коля Кудрявцев, комсомольский работник, получает в месяц немногим более ста рублей. Семьи у него пять человек: жена, сестра жены, его сестра, малыш и он сам.

Сестры — и Колина и супругина — учатся. Малыш — откровенный иждивенец. Жена в силу несамостоятельности малыша работать не может... А сто рублей,— по правде говоря, не слишком большая сумма.