Верность, влюбленность, преданность

Человек с блокнотом производит удручающее впечатление: кажется, он не разговаривает с тобой, а допрашивает тебя. Но человек приехал готовить вопрос на бюро. (Есть такой термин: «готовить вопрос».) И без блокнота человеку не обойтись!

А около него механизаторы, комсомольцы, ребята. Такие же, каким был еще совсем недавно он сам и каким, собственно, остался, несмотря на «руководящую» комсомольскую должность. И ребятам этим ровным счетом начхать на то, что Коля приехал «готовить вопрос». У них ни матрацев, ни подушек. У них ни хлеба, ни воды. У них, в общем, сплошная работа и никакой личной жизни. Все это можно бы, конечно, занести в блокнот и пообещать что-нибудь в плане «устранения имеющихся недостатков». Но Коля с самого начала спрятал блокнот: бумага — плохое оружие там, где начинаются люди. Коля пошел на склад. Там было сколько угодно матрацев и еще больше подушек. Хлеб тоже был. И не только хлеб...

Не было лишь одного — чуткости.

У управляющего, у директора... Коля пошел в райком партии и попросил полномочий на предмет разговора с администрацией. Полномочия дали, и тут же был созван комитет комсомола. Директора вызвали. Управляющего тоже. Вызвали, а не пригласили. И поговорили с ними с позиции силы: ведь комсомол—это сила! Факт, о котором мы часто говорим с трибуны и еще чаще забываем, не успев даже дослушать бурные аплодисменты...

Ребятам дали все: и матрацы, и подушки, и хлеб. И еще ребятам дали уверенность в том, что они могут добиться чего угодно, если каждый ощутит в себе эту неизбывную комсомольскую силу. Вот теперь можно было доставать блокнот: подготовка вопроса шла отлично!

Ясное дело, это не дневник. Это деловые записи, сухие, без лирических отступлений, без широких обобщений и без углубленного рассматривания своего собственного «я».

«У Федора кукуруза в два с половиной метра, а образования — пять классов... Поговорили о заочной учебе...».

«Грабельникову сдавать экзамены в юридический. Не пустить — грех. Пустить тоже нельзя... Решили просить разрешения сдавать во втором потоке».

«Часа полтора беседовал с девчатами-библиотекарями. Двое. Учились заочно, жили в поселке... Собрались уезжать. Кажется, убедил, что их место здесь».

...Комсомольская работа — это работа с человеком. Истина, откровенно говоря, азбучная, но ведь и в основе самой сложной математической формулы лежит простое «дважды два».

Я вижу, ты хочешь возразить, мой оппонент, что есть, мол, и другие комсомольские работники, которые смотрят на человека сквозь копировальную бумагу. Правильно, есть. От этого никуда не денешься. Но не они — лицо. Они скорее всего прыщ на лице.

Я привел несколько записей из блокнотов Коли Кудрявцева. Каждая из них — человек. А все они, вместе взятые, говорят об одном: о великом беспокойстве Коли Кудрявцева, комсомольского работника, за свой край, за свою землю. Потому что как бы ни была богата земля, без человека ей нипочем не проявить своего богатства. И Коля борется за человека, борется убежденно, страстно, не боясь ни задушевных слов, ни звонких лозунгов.

Короче говоря, потомки могут не рассчитывать на мемуары Коли Кудрявцева. Их не будет. Но современники Коли вполне могут рассчитывать на его влюбленность в человека, на его преданность человеку, на его верность человеку.

А теперь подумай и ответь честно самому себе: разве не это же чувство глубокой, но внешне скромной любви к людям поднимает в полночь с постели врача к больному, дает ему силы в борьбе за человеческую жизнь? Подумай.

Вот тогда и продолжим спор.

Это очень удобно: жить в Москве, посещать выставки и диспуты, спорить и обнаруживать в споре свою эрудицию. Это очень приятно: кругом ходят исступленные девицы и шепчут:

— Ах, этот, с бородой, не пропускает ни одного вернисажа!

Ну, а если до Москвы десять часов лету? Если до совхоза сотня пыльных километров и все-таки нужно ехать, потому что пошли дожди и гибнет хлеб, гибнет титанический труд?..

Можно плюнуть на все, и не умываться по утрам, и не бриться... Это легче всего. Но когда в совхозе подняли на ноги всех, когда ребята отстояли все, что можно было отстоять, и когда стало ясно, что весь хлеб спасти не удастся, Коля сел и уронил голову на стол. Он так и не узнал, откуда взялась маленькая, размером в почтовую открытку репродукция «Последнего дня Помпеи». Может, она просто валялась на столе. А может, кто-то очень хитрый и ядовитый положил ее рядом с Колей Кудрявцевым, комсомольским работником? Все может быть... Но Коля взял открытку и долго рассматривал ее. Он знал знаменитую картину Брюллова. Он чувствовал, что черно-красный фон, прорезанный стремительными молниями, только усугубляет состояние тревоги и безвыходности. Но назло шутнику, подсунувшему открытку, репродукция не вызвала у Николая мрачных ассоциаций.

...Искусство—это тоже не просто так, мой бородатый оппонент. Оно не только и не столько средство самовыражения, сколько сила, способная поднять человека на вершину человечности.