Я - парень сознательный

«Так вот он какой, Бабич!» Я встал, протянул руку и назвал себя. «Почему Лялин?» — подумал я и сообразил, что Лен иногда называют Лялями и Лелями.

Лялин папа говорил глуховатым голосом; при этом на его длинной шее двигался кадык, выскакивая из воротничка с каждым словом и прячась назад.

— Ну, — стал затевать он разговор, подсев ко мне поближе на тахту, — ты, кажется, работаешь в одном цехе с Лялей? Какой у тебя разряд?

— Четвертый, — ответил я охотно: мне понравилось, что он назвал меня сразу на «ты».

— Четвертый? Здорово! Когда ж ты успел?

— А я давно работаю. Уже четыре года. И работа такая. Ну, словом, выгодная для роста.

Лялин папа улыбнулся, при этом щеки его покрылись продольными морщинками.

— А вот у Ляли, наверно, работа, невыгодная для роста».

— Конечно, — согласился я, — ее дело временное. И то хорошо, что крановщицей устроилась.

— Почему, же хорошо?

— Ну как же, пойдет в институт — не успеет привыкнуть и не жалко будет.

— Чего же это ей будет не жалко?

— Как чего? Ну всего... Заработка, скажем, ну и, конечно, родного цеха.

Последние слова я сказал для порядка. Эти слова я слышал часто, и мне казалось, что без них нельзя обойтись в солидных разговорах.

Но Лялин папа только усмехнулся.

Знакомство с ним, а также то, что я могу запросто разговаривать, мне понравилось. И, чтобы поддержать приятный разговор, я заговорил о «Рогнеде». Я упирал на то, что море теперь спокойно, дует слабый бриз и вообще не слышно, чтобы перекинулось какое-нибудь суденышко.

— Ты хочешь кататься на «Рогнеде»? — весело сказал он. — Так катайся.

— То есть как это, — опешил я, — вы разрешаете?

— Конечно. Этой «Рогнеде» в субботу сто лет. Ее только чистят и осматривают. Мне даже хочется, чтобы с ней что-нибудь случилось, чтобы рея сломалась или еще что-нибудь...

— Не-ет, — возразил я, — я буду аккуратно... Он засмеялся.