На круглом столе посреди комнаты лежала не то скатерть, не то ковер, не то просто плюшевое одеяло. Вместо абрикосов или апельсинов, на столе из тяжелой хрустальной вазы торчало штук двадцать парафиновых цветов.
Красно-желтый ковер, прибитый к самому потолку на костылях, опускался, покрывая тахту. На ковре висела тяжелая рама и была приколота салфетка с дырочками разных размеров. Такие же салфетки обтягивали подушки, прикрывали полки, буфет и крышку пианино, к которому было очень трудно добраться, если бы это вдруг понадобилось. Но пианино не пожарный инструмент, и проход к нему может быть завален.
Когда я вошел в рай, мне показалось, что я поторопился, что можно бы еще покрутиться в худших условиях, где я сам себе хозяин, где меня не обнимают красивые вещи и где я могу ходить не съеживаясь, на полной ступне и даже размахивая руками.
Но было поздно. Меня ввели, усадили на что-то мягкое, и я на всякий случай, чтобы это мягкое не раздавить, старался пружинить на ногах, как это делают исполнители гопака во время присядки.
Я был потерян окончательно и бесповоротно, потому что девушка, встретившая меня у двери и введшая в комнату, говорила голосом Лены Бабич, смотрела глазами Лены Бабич и все-таки не была ею. На ней горело малиновое платье в обтяжку, на груди светилась брошка всех цветов сразу, а в ушах шевелились серьги того же материала. Брови ее были немного подведены карандашом, Она ходила среди своей мебели ловко, словно ей приходилось танцевать между кинжалами, как той красно-синей дамочке на картине.
— Какой на тебе красивый пиджак! — сказала она певучим голосом. И я опять удивился: куда она прячет этот голос, когда выходит из дому? — Ты раньше всех, Алексей...
— Кажется, это неприлично, — пробормотал я. — Кажется, надо опаздывать, как Евгений Онегин.
Я вдруг стал мучительно вспоминать правила хорошего поведения, которыми нас баловала молодежная газета и которые я почему-то не мог читать без насмешки. Красивый пиджак стеснял метя, злил и требовал интеллигентных манер.
«Вот тебе на! — думал я. — Что бы ей такое сделать? Как бы она не догадалась, что я тушуюсь! Может, ей руку поцеловать? Или пропустить ее в какую-нибудь дверь вперед себя?.. Черта с два пропустишь! Тут и сам едва пролезешь...»
— Садись, Алексей, — сказала Лена, — садись вот сюда. Посмотри пока альбом. Извини, мы с мамой едва управляемся.
Она подняла тяжелую плюшевую книгу и передала ее мне.
— Посмотри, это репродукции с картин Третьяковки и Дрезденки.
И едва я принял альбом, она легко, ни разу не зацепившись, вышла из комнаты и крикнула уже в коридоре:
— Нюся, посмотрите в духовку!..
Кажется, альбомы для того и положены, чтобы прилично проводить время, когда на столе еще пусто, пирог — в духовке и хозяйке некогда. А если в альбоме покоятся картины великих художников, то это прилично вдвойне.
Судя по этому альбому, великие художники давно мечтали о райской жизни. Они дружно рисовали женщин с ангелами и виноградом, абрикосы с женщинами, ангелов с грушами, а также все это порознь. Все это выглядело натуральней, чем картины, прибитые к стенам, и все-таки это была какая-то неземная жизнь. Поди, мол, поухаживай за такой бабой, когда она ангелов и тех до себя не допускает. Поди-ка возьми с вазы этот немыслимый фрукт, да еще в обеденный перерыв, наскоро вытерев руки концами!
Глядя на сверкающую гору невиданных яблок и груш, которые выглядели так, будто их накачали соком под высоким давлением, я злился непонятно почему на прозрачные пальчики, легко берущие напряженный виноград, и вдруг почувствовал желание съесть сковородку обыкновенной картошки, жаренной на постном масле...
Рядом со мной на тумбочке расположилась тяжелая пепельница в виде девушки, растянувшей руками тигриную шкуру с лапами и мордой. «Зачем ей эта шкура?» — подумал я с досадой и потянулся за папиросами.
В это время открылась дверь, и на пороге появился сухощавый высокий человек, лысый и в очках.
— Первый гость? Очень приятно. Я Лялин папа. Будем знакомы.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Академик А. И. Берг: будущее принадлежит программированному обучению