Больной умер. Смерть наступила, несмотря на все усилия врачей спасти человеку жизнь. И лишь после выяснилось, что его лечили не от той болезни, которой он болел. Ошибка в диагнозе оказалась роковой. Удар был нанесен с той стороны, откуда его никто не ожидал.
Виноват ли в случившемся врач? Далеко не всегда. Дело в том, что часто симптомы одной болезни так совпадают с другой, что нередко даже опытный врач, сопоставляя результаты анализов и различных исследований, теряется в догадках...
Но если биологи и медики сделали, особенно в последнее время, столько чудесных открытий, проникли в мозг, в сердце человека, если наука стоит сейчас на пороге тайны шифра жизни и, видимо, недалеко то время, когда мы научимся не только управлять наследственностью, но и создавать новые виды растений и животных, неужели проблема диагностики все еще не решена окончательно?
С этим вопросом я отправился в Ленинград к доктору медицинских наук профессору Евгению Алексеевичу Селькову. О его исследованиях и открытиях я много слыхал от друзей. По их рассказам, работы действительно интересные. Особенно своими практическими перспективами. И не надо быть врачом, чтобы оценить открывающиеся возможности.
Однако меня одолевали сомнения: не простая ли это сенсация, которая отзвучит и на следующий день будет забыта? Так ли уж вероятно, что ленинградскому ученому удалось проникнуть в тайны живого организма, за кулисы разыгрывающейся в нем трагедии и узнать предначертанную развязку, узнать и вмешаться, поломать весь ужасный сценарий? Ведь это чуть ли не вопрос вопросов медицины – предупредить болезнь.
И все же мне хочется верить, что все, что я слышал о работах профессора Селькова, – действительно крупное открытие в современной медицине, сделанное на стыке двух наук: биологии и физики.
Времена узкой специализации наук, времена, когда каждый колдовал над своей колбой, не заглядывая в колбу соседа – а нет Ли там чего подходящего? – давно прошли. Индивидуальные колбы исчерпали свое содержимое, и ученым стало ясно, что следует искать новые возможности в смежных науках. Так появились на свет гибридные науки – биофизика, биохимия, физическая химия и т. д. Математика со своими методами точной науки вторглась во владения биологов и медиков. Появилась кибернетика. Появилась бионика. А ведь кибернетику долгое время всерьез не принимали (да и сейчас кое-кто пытается ограничить сферы ее применения). И может быть, потому, что она норовила вмешаться во все науки – от языкознания до ядерных реакций, объяснить и подчинить все и вся законам управления природными процессами и, мало того, пытается воспроизвести святая святых – деятельность человеческого мозга. Как бы там ни было, но давно стало ясно, что, скажем, медицина как наука замкнутая, какой она была тысячелетия, в наши дни перестала существовать.
И почему бы в таком случае не предположить, что настанет конец и тем временам, когда врач беспомощно стоит у постели больного, сознавая, что пришел слишком поздно? Почему бы не поверить в то, что уже создана специальная «радиоэлектронная аппаратура, способная распознать заболевание в самом начале его развития? Ведь рентгеновы лучи давно помогли врачу заглянуть во внутренности человека, ведь биотоки сердца позволяют нам более точно судить о его жизнедеятельности, чем простое прослушивание пульса. А ведь и то и другое – достижения физиков в приложении к медицине.
Скептические домыслы в наше время весьма опасны. Даже крупные умы затрудняются в предсказаниях. Совершенно неожиданные открытия таятся нередко там, где, казалось бы, ясна бесперспективность исследований. Пути науки становятся все сложней, и скептики должны вести себя крайне скромно.
Евгений Алексеевич Сельков – человек пожилой, но весьма подвижный и крепкий, с приветливым лицом и добрыми, мягкими руками. Как и все щедро одаренные люди, он быстро расположил меня к себе, и вскоре мы беседовали, будто давно знакомы. Мы встретились в здании «главного штаба» – чудесном произведении Росси на Дворцовой площади, где прежде было городское управление милиции. Теперь это огромное здание предоставлено научно-исследовательским и проектным институтам с их лабораториями и конструкторскими бюро. Здесь же расположился и Ленинградский филиал Всесоюзного научно-исследовательского института медицинского инструментария и оборудования – недавно открывшееся в Ленинграде научное учреждение.
Евгений Алексеевич – горячий энтузиаст нового дела. У него масса идей.
– Я мог бы предложить сколько угодно тем. И все реальные, – полушутя, полусерьезно говорит он, провожая меня по отделам и лабораториям, знакомя с инженерами и научными сотрудниками. – Однако надо и честь знать: теперь людей с идеями много, и все стремятся как можно скорее продвинуть их в жизнь, передать свои открытия в больницы, врачам.
Вы, конечно, обратили внимание, – продолжает Евгений Алексеевич, – что в основе идей XXII съезда партии, принятой им Программы лежит мысль о благополучии человека. А ведь это, в конечном итоге, сводится к состоянию здоровья народа. Так во всяком случае мы, медики, воспринимаем решения партии. Это, может быть, этакое профессиональное понимание, но, судите сами, иначе получается несколько отвлеченный, абстрактный подход в определении собственных задач, своего места. Вы меня понимаете?
Евгений Алексеевич говорит о медицине, а я вижу вокруг людей, хотя и одетых, подобно врачам, в белые халаты, но занимающихся чисто инженерным делом, – конструкторов у чертежных кульманов, инженеров в лаборатории, где столы тесно заставлены сложной радиоаппаратурой, опутаны сетью проводов. И среди массы контрольных и измерительных приборов на столе инженера Людмилы Бобковой – маленький, похожий на примитивный радиоприемник диэлектрометр, или радиоклассификатор профессора Селькова – «электронный врач».
И тогда я снова возвращаюсь мыслью к тому, что нахожусь в медицинском учреждении, что меня окружают техники, проникающие в медицину, и врачи, занимающиеся техникой.
– Да, вы правы, – поддерживает меня Евгений Алексеевич. – И мало того. Сейчас обсуждается проект об открытии в медицинском институте инженерного факультета: возникновение новых направлений в медицине требует и новых специалистов.
В чем же смысл открытия, на основе которого разработан метод ранней, или, как его называют иначе, опережающей диагностики? И как выглядит этот метод? Еще в двадцатые годы доцент Сельков задумался над странным обстоятельством: различные болезни в представлении тогдашней медицины были как бы отделены друг от друга каменной стеной, и между ними не удавалось обнаружить никакой вещественной связи. Молодой ученый, мышление которого было воспитано на диалектическом методе, не мог примириться с таким взглядом и приступил к поискам единого механизма заболеваний. Вместе с кандидатом технических наук инженером Иваном Ефимовичем Балыгиным он решил перенести методы физического анализа молекулярной структуры веществ на живой организм. Сельков был убежден, что всякая патология организма так или иначе сказывается на белке, должна вызвать перестройку молекулярной структуры белка. (Вспомним мысль Энгельса: жизнь – белок, а основа развития жизненных явлений–противоречия.) Исходя из этой предпосылки, врач и физик вместе начали работать над созданием аппарата для определения диэлектрической проницаемости биологических жидкостей.
Принцип работы этого прибора основан нз особенностях распространения радиоволн в различных средах. И если прохождение электромагнитных волн в воздухе принять за единицу, то в различных жидкостях, скажем, в сыворотках крови, распространение этих волн будет, очевидно, отличаться, и в каждом случае по-разному. Как?
Для выяснения этого коэффициента Сельков и Балыгин сконструировали аппарат – небольшую приемно-передающую радиостанцию, в которой радиоволны проходят через исследуемую биожидкость – диэлектрометр.
Шли годы. Проводились сотни опытов, создавались новые и новые конструкции прибора, менялись, улучшались его электрические схемы, но сколько-нибудь существенных результатов получить не удавалось. Не удавалось установить закономерность различий между больным и здоровым организмом. Было совершенно ясно, что молекулярная структура сыворотки крови под влиянием болезни меняется. Но как? Видимо, надо знать, какова она была до болезни? Какие изменения она претерпела?..
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.