14 октября  Пржевальский написал приказ по экспедиции, где  распределял обязанности в отряде, а  в заключительных словах  счёл нужным напомнить своим коллегам об  общей ответственности:

«Дело будет трудное, зато и славное. Теперь мы на виду не только всей России, но даже целого света. Покажем же себя достойными такой завидной участи и сослужим для науки службу молодецкую…»

 15 октября Николай Михайлович впервые пожаловался на недомогание, у него повысилась температура. Ему предложили позвать врача, но  он категорически отказался: «Сколько раз такое бывало, пройдёт и нынче». Весь день пролежал в юрте, а к вечеру  из Каракола приехал навестить его капитан Хацитовский, и Николай Михайлович вдруг стал расспрашивать его о тифе, часто ли он в этих краях бывает, и в какой форме протекает болезнь. 

В.И. Роборовский оставил воспоминания о последних днях Пржевальского.

«В ночь с 15 на 16 число Николай Михайлович спал неспокойно; температура тела значительно повысилась, чувствовал он себя хуже, но (утром), выйдя из юрты и увидав на косогоре сидящего черного грифа, не вытерпел и выстрелил в него. К величайшему восторгу  бывших неподалеку киргиз, гриф покатился убитым. Притащили его к юрте; Николай Михайлович рассматривал его, расправлял крылья и перья и любовался ими».

А на следующий день, 17 октября, он уже не встал. Жаловался на боль под ложечкой и боли в ногах и затылке. Лицо его покрылось желтизной.

Доктора все же привезли из Каракола. Это был И.И. Крыжановский, он и поставил диагноз  – брюшной тиф!

Лекарства, прописанные врачом, не помогали, больному становилось всё хуже… В меховой одежде, он лежал в юрте на войлоке, расстеленном прямо на земле. Топить печку  Николай Михайлович своим друзьям не позволял. Долго и плохо разгоравшиеся дрова выделяли много едкого густого дыма, к тому же, становилось невыносимо жарко и душно. Врач настаивал на переезде больного в Каракол, в тёплый дом. Николай Михайлович согласился переехать, но потребовал от коллег, чтобы все они с багажом и верблюдами разместились рядом. Его устроили в глазной барак каракольского лазарета, а  юрты спутников Пржевальского разместили прямо во дворе.

18 октября болезнь вроде бы немного отступила… Но, увы, улучшение было совсем не долгим. К следующей ночи больной стал бредить. Возле него безотлучно находились  Роборовский, Козлов, Телешов, Нефедов. Когда к Николаю Михайловичу ненадолго возвращалось сознание, и он начинал что-то говорить, они буквально ловили каждое его слово.

В бреду часто стала видеться мать, добрая, милая мамочка…

          Елена Алексеевна рано осталась вдовой, с тремя сыновьями на руках. Муж её, Михаил Кузьмич Пржевальский, скончался в  сорок два года, от болезни лёгких, и Елене Алексеевне пришлось  самой взяться за ведение хозяйства и воспитание детей. Её родня  не забыла, что она ослушалась всех и бросилась в  «неравный брак», поэтому  не торопилась с помощью, да  она и не ждала её.  При всей видимой хрупкости, характер  у неё был  крепкий, волевой, к тому же, и образование имелось – она окончила институт в Петербурге.

           Когда  умер отец, Николаю Михайловичу было  всего семь лет. Он  вспоминал: «На меня в раннем детстве больше всего имел влияние мой дядька, а также мамка Ольга Макарьевна, которая часто рассказывала нам, детям, сказки и умела приучить нас к себе».

Крепостная крестьянка Ольга Макарьевна занимала в жизни этого великого человека особое место, Николай всегда относился к ней с безграничной любовью и доверием. Нянечка была ключницей, экономкой, в одном лице, и вообще незаменимой, главной помощницей матери в ведении хозяйства, первое время в их Отрадном, а потом и в Слободе.

В детстве  Николай Михайлович очень дружил с братом Владимиром, который был на год младше его. Они вместе и начали учиться. Их первым учителем  стал дядя, Павел Алексеевич Каретников. Два года он обучал мальчиков грамоте и французскому языку, а потом Елена Алексеевна отвезла сыновей в смоленскую гимназию. 7 ноября 1849 года  братья успешно сдали экзамены, и Николая зачислили сразу во второй класс.

 В Смоленске братья Пржевальские  жили в маленькой квартирке, снятой на Армянской улице (теперь это улица Соболева), рядом с  Надвратной церковью. Присматривали за ними  дворовый  Игнат, сын которого был постоянным участником шалостей Коленьки Пржевальского в  Отрадном,  и кухарка Анна, сестра Макарьевны. Во всё время учебы в Смоленске братья находились под  строгим надзором,  и без дядьки их  никуда не выпускали.

Во время каникул Николай приезжал в Отрадное, и часто вместе с дядей Павлом Алексеевичем бродил  с отцовским  ружьём по лесам. Любовь к родной природе, зародившаяся  ещё в раннем детстве, сохранилась на всю жизнь. Каждый раз по возвращении из экспедиций Николай Михайлович устремлялся в  родное гнездо, чтобы вновь увидеть дорогие сердцу места…

«Всему высокому, всему прекрасному научился богато одарённый юноша в лоне матери – природы; её непосредственному влиянию обязан он и нравственной чистотою, и детской  простотой своей прекрасной души, и тонкою наблюдательностью своего ума, и своею неутомимою силой и энергией в борьбе с физическими и духовными препятствиями, и замечательным здоровьем души и тела, и беспредельной своей преданностью науке и Отечеству», - так говорил о Пржевальском крупнейший русский учёный, многолетний руководитель Русского географического общества П.П. Семёнов –Тян-Шанский.

В 1855 году  Пржевальский окончил Смоленскую гимназию. С отличием…

В это время шла русско-турецкая война, и, как всякий юноша, Пржевальский мечтал участвовать в военных баталиях, развернувшихся под Севастополем. Разгоряченное воображение рисовало ему картины, в которых он  мысленно  видел себя настоящим героем.  Увы, он и не подозревал, какая суровая реальность военной службы ждет его впереди….                                                                             

Всё лето пришлось Николаю ждать назначения на службу.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.