Зрелость офицера

Хирург госпиталя, куда меня привезли ночью, сказал: «Вы в рубашке родились, почтеннейший. Ещё немного, и я вам был бы уже не нужен». Но Жабское - то мы удержали. И вот что тут было главное - не чудеса, чудес на свете не бывает, а наша психология, та самая психология солдата, которой у нас ещё мало занимаются. Мы вбили себе в голову, что Жабское нельзя отдать ни при каких условиях, и никто из нас даже не представлял себе, что такое может случиться. Ну, а если ты твёрдо веришь в исход дела, если у тебя желание победить превыше всего, - тут у тебя кошачья этакая цепкость является.

Подполковник машинально поправим пальцем белоснежный воротничок, и в светлых глазах его сверкнула искорка, которая уже удивляла нас в трудные минуты боя на командном пункте. Перед нами был настоящий офицер - профессионал войны, гвардеец, и в нём, пожалуй, трудно было бы узнать заводского инженера, который каких - нибудь три года назад и не помышлял о военной карьере. Он пришёл на войну и стал военным человеком, и от прежней его штатской специальности остались только точность и уменье вести безошибочный расчёт.

В тот день офицеры Прошунина показали нам путь, которым полк прошёл в Белгород. Следы боя были ещё свежи, и кровь не успела впитаться в пористую меловую почву. Земля вокруг изрыта сотнями воронок - только на командный пункт Прошунина немцы обрушили пятьсот снарядов. Если бы не свежие следы, трудно было бы поверить, что именно этим путём полк гвардейцев ворвался в город. Казалось, никакая сила не сумела бы проломить вражескую оборону. Справа высокая меловая гора, слева заболоченная долина, посреди полоска суши шириной в пятнадцать метров - железнодорожная насыпь и шоссе. На горе немецкие пулемётные гнёзда, в болоте мины. Узкая полоска суши также нашпигована минами и вся простреливается. Но это кратчайший и наиболее удобный путь. Командир сделал вывод: надо идти по шоссе и по дороге. Это была линия наибольшего сопротивления, линия большого риска и дерзания. Но она давала выигрыш времени и внезапность: вряд ли немецкое командование могло предполагать, что русские осмелятся наперекор всему ударить в лоб, пойти под огнём колоннами, эшелонированными в глубину. И полк совершил маневр, который, казалось бы, неприменим в современной войне с её предельным насыщением боя автоматическим оружием; он рванулся вперёд узким дефиле, стиснутый меловой горой и болотом, атакованный тысячью смертей. Рванулся и прорвался. Потому что люди действовали по - суворовски: «На войне деньги дороги, жизнь человеческая дороже, а время дороже всего...»

В Белгороде полк пробыл недолго. Войска уходили вперёд, к Харькову, и майор Глаголев, темпераментный, весёлый, охочий до личного участия в атаках, шутливо говорил:

- Мы белгородцы, и это очень здорово. Но разве это может помешать нам стать харьковцами?

Подполковник сконфуженно улыбался, слушая своего восторженного заместителя. На войну тот пришёл с тремя кубиками на петлицах и в войне тогда разбирался куда слабее, чем в комсомольской работе. А теперь вот как он рассуждал! По всему было видно, что и Прошунин в душе разделяет мечту тульского комсомольца Глаголева.

Когда позже по фронту разнеслась весть, что белгородцы плечом к плечу» с другими дивизиями лихими, дерзкими ударами прорвали внешнее кольцо обороны Харькова и вклинились во внутреннее кольцо, нам вспомнились этот памятный белгородский вечер и мечтания майора Глаголева. В девять часов утра 23 августа мы встретили майора в Харькове, на площади имени Дзержинского, у обгорелого, полуразрушенного здания обкома партии: полк Прошунина первым ворвался сюда ещё на рассвете.

- Нам опять повезло, - весело сказал он, - так повезло, что подполковнику даже не поверили, когда он донёс по радио, что майор Южанинов уже водрузил красный флаг в Харькове. Представитель командующего вызвал к аппарату подполковника и строго сказал: «Прошунин! Вы понимаете ответственность своих слов? Речь идёт о Харькове, а не о какой - нибудь деревне». Мы даже немного струхнули. Тогда подполковник сел на мотоцикл, я с ним, в коляску поставили походную рацию и прилетели сюда. В шесть пятнадцать утра Прошунин уже отсюда передал в эфир: «Нахожусь у здания обкома партии. Город освобождён», - а к этому времени подходили уже и другие части.

На площади, в разных её уголках, стихийно возникали митинги.

Командиры батальонов, только вчера получившие одновременно с Прошуниным ордена за Белгород, сражались за деревушку, носящую безобидное имя Минутка. На подступах к этой Минутке враг уже в течение нескольких дней оказывал дьявольское сопротивление. Взять Минутку и прилегающие к ней населённые пункты - значило успешно решить важнейшую оперативную задачу. Вся дивизия с волнением следила за тем, как майор Южанинов и капитан Михнович, каждый двадцати одного года от роду, первый - в прошлом физкультурник, волейболист, второй - белорусский чубатый военфельдшер, прогрызают своими батальонами немецкий рубеж. Взаимодействовал с ними батальон капитана Рындина, самого старшего в этой семье. Все эти боевые офицеры пришли на войну безусыми лейтенантами. Капитан Михнович только в сентября 1941 года, уже в разгаре войны, перешёл на строевую должность. Он подал командованию несколько наивный, До полный искренности рапорт: «Меня медицина меньше интересует, чем командная работа. Убедительно прошу перевести меня в строй и дать хоть самую малую должность командира». Командование вняло просьбе беспокойного военфельдшера.

Всех этих боевых офицеров выучила и воспитала война. Она немилосердно била и трепала их, она жестоко обходилась с ними, и не раз все они, с трудом переводя дух, недоуменно озирались по сторонам и в сотый раз спрашивали себя:

- Как же вышло так, что мы, черт побери, остались живы?!

Надо было пройти весь долгий путь - от тихих белорусских Чаус до Среднего Дона и обратно до Харькова, - чтобы познать науку боя и чтобы полк стал гвардейским, затем Белгородским и, наконец, Харьковским. Серебряная суворовская звезда на груди у командира полка - это больше, чем личная награда храбрецу, - это знак, определяющий военный стиль Прошунина и его питомцев. Суворовское дерзание, суворовский натиск, суворовская воля к победе - вот черты этого стиля.

Здесь воюют с удивительной внешней лёгкостью, за которой скрывается величайшее внутреннее напряжение. Смелость и дерзость опираются на математически точный расчёт, и потому, когда вырвавшийся вперёд Южанинов в незабываемый час ночного боя в лесу донёс по радио командиру полка: «Вижу Харьков», - а Прошунин так же лаконично ответил: «Бери его», - ни у кого не возникло и тени колебаний или сомнений в исходе...

Теперь речь шла о чести полка, и даже связные и выздоравливающие из санитарной роты выпрашивали у подполковника разрешения уйти в строй. Но в строй пускали не всех, и это вызывало много обид. Обиженным остался, в частности, комсорг батальона Руденко, боевой ветеран полка, начавший свой путь в батальоне рядовым красноармейцем, а теперь уже младший лейтенант. Он был ранен в голову ещё у Белгорода, когда вёл поднятую им роту в атаку с лихим криком: «Даёшь Харьков!» С того дня его не пускают в строй. Он сперва кое - как мирился со строгостью врачей. Но когда полку вручались награды и на его, Руденко, долю пришлось сразу два ордена Красной звезды и медаль «За отвагу», он взбунтовался. Он категорически требовал, чтобы ему разрешили вернуться в родной батальон. Однако подполковник остался непреклонен.

- Рано ещё, - строго сказал он. Прошунин сказал тихо, так, что не слышал Руденко:

- Вы думаете, я его не понимаю? Сам когда - то вот так же спорил. По - моему, это - самое драгоценное, что есть у нас, - удивительное чувство семьи.

Большая дружная семья Прошунина прошла дальний и трудный путь. Много за спиной у неё освобождённых городов и деревень, много битой немчуры, много трофеев, много изумительных, смелых и неожиданных маневров. Когда - нибудь они будут описаны в специальных военных изданиях, по которым молодёжь в военных училищах будет учиться воевать. Выйдет на кафедру преподаватель и, водя указкой по схеме, скажет:

- Итак, вернёмся к операции у Чёрной поляны, являющейся одним из удачнейших примеров прорыва долговременной оборонительной линии врага...

Или пригласят в аудиторию возмужалого воина с серебряными нитями в волосах - одного из тех, кто сейчас комсомольцем дерётся в степях Украины, - пригласят и попросят рассказать о битве за Харьков. И заслуженные теоретики будут внимательно слушать его и делать выводы, которые войдут в их учёные труды.