Полк Прошунина с боем прошёл до самого центра Белгорода и несколько часов спустя получил долгожданную днёвку. Офицеры собрались в брошенной квартире какого - то крупного немецкого командира поужинать, поболтать о том, о сём, - словом, отвести душу. Кто - то играл на пианино лирическую, берущую за душу мелодию. В соседней комнате двое офицеров склонились над шахматной доской. А здесь, в тесной компании за столом, шла оживлённая дружеская беседа. Как водится в таких случаях, офицеры делились между собой свежими впечатлениями от только что проведённого боя.

Было условлено, что каждый расскажет о самом трудном случае в своей жизни. Дошла очередь и до командира полка Прошунина. Богатырски сложенный, светлоглазый, с чёрточкой пулевого шрама на лбу, он поднялся с места.

- Я расскажу вам о памятной вьюжной ночи 25 января, - начал он рассказ. - Дело было в селе Жабском, в тридцати километрах от Россоши. Я тогда ещё был командиром отдельного пулемётного батальона. Обстановка сложилась так, что мне пришлось принять бой с тремя немецкими полками. Батальон против трёх полков! Случай, доложу я вам, действительно не из лёгких и запомнится мне надолго...

Вот что произошло в ночь, о которой говорил Прошунин.

Дивизия тогда стремительно двигалась вперёд, преследуя немцев, разбитых на Среднем Дону. В селе Жабском, взятом стремительной ночной атакой, пулемётчики остановились перевести дух. Людям надо было отдохнуть хотя бы два часа: они всю ночь шли по глубокому снегу, пурга слепила им очи, затяжной, многодневный маневренный бой изматывал силы. И вдруг Прошунину позвонил полковник, командир дивизии, и сказал:

- С севера на тебя идут три полка. Они пытаются пробиться из окружения. Смотри не пропусти.

Прошунин побледнел. Его пулемёты, бесспорно, - сильное оружие, но... три полка!... Он знал уже цену этой волчьей стае, бродившей по вьюжной степи. То были отборные немецкие части, сколоченные главным образом из офицеров и унтер - офицеров. Сражаться с таким противником одному усталому батальону было бы дьявольски трудно.

Прошунин поднял батальон по тревоге. Борясь со сном, люди молча натягивали сырые валенки, нахлобучивали шапки, брали согревшиеся пулемёты и выходили в метель, в ночь и снег.

Прошунин бросил всё, что у него было, на северную окраину села. Он полагал, что бродячие немецкие полки ещё не знают о том, что в Жабском наши войска, и поэтому будут двигаться по дороге колонной. Расчёт был верен. Когда в ночной белёсой мути замаячили силуэты немцев, четырнадцать пулемётов одновременно открыли огонь. Бой начался совершенно неожиданно для немцев, и это было хорошо. Но Прошунин понимал, что этой неожиданности хватит ненадолго: опытные немецкие офицеры сумеют разобраться в обстановке. И точно: немецкие полки вскоре развернулись в боевые порядки и начали бой по всем правилам. Одетые в белые маскировочные халаты, вооружённые пулемётами и автоматами, они ползли к селу со всех сторон, а их пушки и миномёты стали накрывать Жабское сплошным покровом разрывов.

Пулемётчики Прошунина часто меняли позиции, укрывались в домах, патроны расходовали экономно, стреляя по цели. Важно было как можно дольше тянуть время. Только бы продержаться до прихода подкрепления!...

Нелегко было идти пехоте по глубокому снегу, далёк путь резервного полка, спешившего на подмогу Прошунину. Люди понимали это и не роптали, хотя им становилось уже совсем невмоготу. В батальоне оставалось всего несколько пулемётов, когда в полуразбитую избу, где у радиоаппарата сидел Прошунин, вошла с улицы испуганная колхозница и тихо сказала:

- Товарищ начальник, у меня полна хата немцев.

Комбат схватил свой собственный пулемёт, с которым не расставался, поднял его и выбежал на улицу. Уже светало. Прошунин увидел, что с юга в деревню просачиваются немцы. Упал с разбега в сугроб, поправил ленту и нажал гашетку!

Ещё одна атака была отбита. И вдруг немцы встали, подняли руки, бросили автоматы и стеной пошли к селу. Прошунин удивился: этого трудно было ожидать от такого остервенелого врага. Но успех пьянил комбата. Вскочив на свою любимую кобылицу Рыбку, он пришпорил её И помчался навстречу немцам. Четыре станковых пулемёта глядели ему вслед, готовые в любую минуту прикрыть комбата огнём. Санинструктор Катя Балашова и повар Василий Иванович Гущин, любимцы дивизии и почитатели комбата, поскакали за ним. Когда они подлетели к немцам: на десяток метров, Прошунин увидел, что за цепью «сдающихся» крадутся, пригнувшись, автоматчики.

- Огонь на меня! - прогремел голос комбата, но в ту же секунду немецкий офицер в упор выпалил в него из парабеллума.

Пуля ударила в голову. Прошунин сник на шею Рыбки. Впадая в беспамятство, он цепко ухватился за гриву коня, и то гигантскими прыжками унёс его.

Комбат опомнился, когда мягкие руки Кати уже стягивали на его голове тугую повязку. Рана был серьёзна. Из - под тугого бинта неутихающей струйкой текла кровь Но Прошунин вернулся к горсточке своих пулемётчиков и продолжал командовать ими, хотя временами в его сознании наступали провалы и голос отказывался повиноваться ему. Люди, видевшие Прошунина рядом, понимали, что каждый должен вести себя именно так, как командир. Они сделали невозможное. Бойцы держались весь день, и немцам так и не удалось взять Жабское. А в семь часов вечеря подоспел, наконец, наш резервный полк.

Молодые офицеры жадно, с горящими глазами слушали рассказ своего полкового командира.

Нетрудно было заметить, что и здесь, в интимном офицерском кругу, Прошунин неспроста рассказывает про бой в селе Жабском, не ради того, чтобы скоро тать время, а чтобы присутствующие здесь молодые офицеры кое - чему поучились.

- Из четырнадцати пулемётов у нас тогда осталось четыре.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.