Арно открыл своим ключом хлипкую дверь черного хода и по узкой витой лестнице поднялся в зал, как ходил всякий раз, когда главный подъезд был закрыт на два больших амбарных замка. Еще минуту назад он с удивлением смотрел на них, плохо соображая, почему среди белого дня замки висят так бесстыже и лениво. Прислушался — за тяжелыми, грубо сколоченными дверьми, навешенными временно на место будущих стеклянно-дымчатых, не было слышно привычного молоточного стука, скрежета железа и жалобных стонов распиливаемого дерева. Только потом вспомнил, что сегодня суббота, день нерабочий.

Внутри было не только тихо, но и темно. Он с трудом отыскал временный выключатель и зажег переносные лампы, по-журавлиному стоявшие на высоких стойках в разных углах зала. Все лежало брошенным с вечера так, словно стоило крикнуть, позвать — и вновь все придет в движение, оживет...

Арно уселся в одно из кресел и долгим, неподвижным взглядом уставился на голую стену. И в этой неподвижности была полная обреченность человека, который понимал, что уже ничего нельзя исправить. Вспомнил, как старина Адамсон говорил о том, что он, Арно, еще сделает свою настоящую вещь. Старик при этом смеялся и, прищурив глаза, словно поддразнивал:

— Это будет настоящая вещь. Только не спеши. Не суетись. Жизнь у тебя длинная. Работай и жди, когда сможешь высказать самое сокровенное.

Арно смотрел на стену, словно силясь в ее монотонности найти решение неразрешимой проблемы.

Он встал и прошел в дальний угол зала. Крякнув, выволок из-под фанерных листов и обойных свитков тяжелый ящик с черным, будто выжженным каленым железом, клеймом: «Не кантовать». Долго искал молоток-гвоздодер. Наконец, нашел его под своим креслом и начал вскрывать ящик: в нем лежали четырнадцать им самим заказанных рам к картинам старины Адамсона. Арно бился неделю, пока сделал эскизы оригинальных строгих рам, строгих, под стать всему искусству старика. Одно оставалось загадкой: как мог художник, подобный Адамсону, не зная еще характера полотен, назвать их размеры? Не мог же Адамсон подгонять полотна под готовые рамы...

И вот теперь выяснилось, что старина Адамсон хорошо знал не только размеры, но и характер полотен, для которых заказывал рамы.

Слишком резко рванув последнюю доску, Арно напоролся на гвоздь. Он почти не ощутил боли. Только с удивлением посмотрел на ладонь, сразу же наполнившуюся кровью. Достал носовой платок и завязал рану. Он привык к ссадинам и крови, ожогам и ушибам. Когда старина Адамсон приучал его работать в металле и камне, Арно, горячась, часто срывал мозоли и бил пальцы об острые края заготовок.

Боль отрезвила Арно. Он начал вынимать из ящика золотые рамы и придирчиво осматривать. Не найдя ни в одной даже малейшего изъяна, Арно выстроил рамы вдоль пустой стены и, опустившись в кресло, принялся рассматривать их так, словно каждая из рам несла в себе уникальное произведение великого маэстро. Рамы оказались замысловатыми по своей форме — то маленькие и узкие, то абсолютно квадратные, то походившие на простые оконные проемы, то напоминавшие бойницы древних крепостных башен...

Арно откинулся на спинку и закрыл глаза. С таким же успехом мог бы их и не закрывать. Перед мысленным взглядом стояла все та же пустая стена, с жесткими квадратами и прямоугольниками рам у основания...

Странно, но Арно даже не пришло в голову, что он может позволить себе сделать так, как завещал старина Адамсон: взять и оправить в золотые рамы собственные полотна. Это, наверно, худо — не выполнить последней воли учителя. Но Арно не думал о непослушании. Предложение Адамсона было им отвергнуто, хотя он не смог бы сказать точно, когда. Может быть, там, в маленьком доме художника, когда читал письмо старика?

Арно сидел в заваленном мебелью, продуваемом сквозняками недостроенном зале и мысленно — уже в который раз — расставлял давно расставленное по своим местам. Для Арно зал был уже давно законченным. И только в одном ошибся — в кафе не висеть картинам старины Адамсона. Никогда.

Это слово стучало в сознании, как не подлежащий обжалованию приговор. И он, художник, был бессилен отменить или хотя бы смягчить суровый вердикт времени.

Арно долго сидел, откинувшись в кресле. Потом встал и заметался по залу, бесцельно перебирая разбросанные инструменты. Под руку попался старый зазубренный шлямбур. Арно с недоумением посмотрел на него, будто не понимая назначения инструмента. Потом направился к стене, замер на мгновение и стал яростно бить отверстие в ее кирпичной толще — красная пыль струйкой крови потекла из-под уходившего в стену шлямбура. Взял дюбель и вогнал в отверстие. Окинув взглядом нестройный ряд рам, выбрал самую маленькую и повесил. Замер. Сделал несколько шагов назад. И вновь замер. Ушел к своему креслу и уже оттуда стал рассматривать и стену и повешенную раму, сквозь которую проступал все тот же колор стены.

Арно начало лихорадить. Его лихорадило всегда, когда он после долгих сомнений, наконец, приближался к единственно правильному решению в композиции или цвете. Это немножко напоминало детскую игру «горячо — холодно». Сейчас Арно было так горячо, что казалось, он весь горел в тифозном жару.

Перед Арно вдруг предстала полная композиция размещения рам на стене. Что они останутся без полотен, для него уже было ясно. Предстояло лишь решить, в каком порядке их развесить.

Арно вновь взялся за шлямбур и молоток. Начал один за другим вгонять в стену масленые дюбеля. Он не искал точек, куда повесить очередную раму. Точки находились сами собой. Он вешал рамы, не глядя, словно уже долгие годы, с тех пор, как подружился со стариной Адамсоном, продумывал эту композицию и линейкой обмерил каждый кусок стены.

Развесив все четырнадцать рам, он в изнеможении опустился на пустой ящик и окинул стену беглым взглядом. Эффект золотых рам, сквозь которые просвечивал одинаковый колор стены, был поразительным.

Арно не знал, согласятся ли с его решением члены приемной комиссии, но был уверен: что бы ни случилось, сегодня он своим решением сказал то, настоящее, что так долго и мучительно хотел сказать.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.