— Ладно. На краю могилы изменю самому себе... Ты знаешь, никогда не работал на заказ. Но этот, для твоего зала, выполню...

Арно пожалел, что в ту минуту под рукой не оказалось бланка договора, чтобы немедленно дать старику подписать. Когда, запыхавшись, он прибежал на следующий день с папкой, в которой лежал уже заготовленный договор, нуждавшийся в одной-единственной адамсоновской подписи, Арно боялся, что старик уже передумал. Но тот, так же лукаво улыбаясь, словно ему еще с вечера удалось законсервировать свою обаятельную улыбку, подписал бумагу. К еще большему удивлению Арно Сеппа, прежде самым скрупулезным образом изучил все финансовые условия договора. Слов нет, речь шла о больших деньгах. Но уж кто-кто, а Арно знал совершенно точно, что сумма гонорара всегда мало интересовала старину Адамсона. Он передал бланк Арно со словами:

— Ну вот, я, кажется, заключил сегодня первый и самый выгодный контракт...

И опять загадочно улыбнулся.

Честно признаться, Арно, с ликованием глядя на заветную подпись, не долго думал над мотивами поведения старика. Как всякого «молодого эгоиста» — так иногда называл его Адамсон,— Арно вполне устраивал конечный результат чудачества — корявая, неимоверно размашистая, как и сама жизнь Адамсона, подпись на бланке.

Он соображал, как сделать, чтобы картины старика даже в приглушенном

освещении радовали глаз посетителя. И Арно отдал старику самое ценное место в. зале — большую пустую стену напротив эстрады, которую хотел декорировать своей кованой композицией.

«Стена эта должна иметь темный колор»,— рассуждал когда-то Арно, мысленно двигая по ее полю свою композицию. Но, отдав стену под картины Адамсона, понял, что маленькие квадратики золотых рам на темном фоне полезут в глаза с несвойственной истинному искусству наглостью или, наоборот, пропадут в полумраке. И то и другое одинаково плохо.

Арно за две ночи переделал эскизы, подобрав для стены ласковый нейтральный колор: что-то среднее между бежевым и серым. В приглушенных огнях зала такая стена как бы распадалась и картины начинали жить самостоятельно: находились не на стене, а здесь же, прямо в зале, рядом с людьми.

И вот все эти поиски оказались напрасными. Потаенная надежда доставить старине Адамсону радость причастности к делу, когда они в вечер открытия придут посидеть в их общем зале, пропала. Пропала не по его, Арно, вине. Да и кто виноват в случившемся? Разве можно винить смерть? Но все-таки обидно, когда она приходит к таким людям, как старина Адамсон...

Арно не испытывал сейчас острой горечи утраты. Он не раз говорил со своим учителем о смерти. Адамсон препарировал это понятие привычно и спокойно, как анатом. И смерть теряла для него, художника, свою материальную силу всевластия над людьми и превращалась лишь в академический объект, который на протяжении веков пристально изучали все музы искусства.

Когда он говорил о смерти, голос крепчал, наливался подспудной непознанной силой. В этой сочной речи не было и намека на самоуверенность жаждавшего лишь триумфа, как не было и уныния идущего к неминуемому поражению...

Вот почему, наверное, Арно и просидел так долго в зале после телефонного звонка, прежде чем отправиться в домик старины Адамсона. Он не мог пойти туда, не вспомнив многое, о чем говорили со старым учителем за чашкой крепкого чая...

А потом начались торопливые хлопоты, сопровождающие каждые похороны. И особенно похороны человека, которого, оказывается, любило полгорода. Выражением личной любви Арно было желание увидеть в зале картины старика. Но что его любили так и столько людей — было удивительным даже для Арно. Приходили проститься люди, имен которых он, много лет друживший со стариком, даже не слыхивал. Шли знаменитости, своей славой давно затмившие славу старика, но которых и в сотой доле не любили так, как Адамсона.

Дом, при жизни вполне устраивавший старого художника, вдруг оказался мал ему после смерти. Большой пышно-кистевой гроб никак не хотел разворачиваться в узком коридорчике. Арно заметил это, когда пустой гроб еще вносили в дом. Сказал рабочему, что с телом гроб будет вынести еще труднее, но тот поспешно успокоил: «Ничего. Чуть наклоните — вот так, как мы сейчас,— и пройдет... Куда ему деваться...»

Но когда Адамсона начали выносить из дома, гроб не разворачивался. Арно вспомнил совет рабочего. Гроб наклонили, и тело старика, словно ожившее, сползло вниз. Кто-то из мужчин, державший гроб за боковую ручку, чтобы тот не кренился, поспешно и деловито водворил тело на место. В толчее, пожалуй, никто, кроме Арно да того мужчины, ничего и не заметил.

За катафалком, будто пытаясь наполнить притихший дом самыми несуразными звуками, которых, к счастью, не слышал усопший, играл оркестр. Арно, по просьбе Ванды Леопольдовны, накануне долго уговаривал председателя Художественного фонда не нанимать никакого оркестра, но тот не согласился, заявив, что похороны должны быть первостатейными, и многие не поймут, если не будет музыки. Прожив тихо всю жизнь, старина Адамсон покидал землю под звон литавр и грубое, оглушающее гудение медных труб. Нелепость эта вызывала какое-то оцепенение, иначе Арно бог знает что бы сделал с халтурным оркестром, фальшивившим в каждой музыкальной фразе.

Через узкие кладбищенские ворота с покосившимися от времени башнями бесконечно долго и деловито тянулись за гробом сотни людей. Мимо проплывали мрачные, как карликовые замки, склепы; редкие могилы последних лет скромной вязью металлических решеток сиротливо ютились среди каменных гигантов. Место старине Адамсону отвели на этом старом кладбище, а не на другом, новом, за дальним озером, только потому, что здесь находилась могила его отца. И удалось уговорить администрацию,— в виде исключения и напирая на непреклонную волю усопшего,— положить сына рядом с отцом. Вчера, под вечер, Арно приезжал на кладбище проверить, готова ли могила. Его встретили два полупьяных мужика. Могилы не было. Ее еще даже не начинали копать. Старшой сказал, чтобы Арно не волновался, потому как выкопать могилу им раз плюнуть, и условия будут соблюдены, и задаток не пропадет, и вообще все будет тип-топ...

Но «тип-топ» не получилось. Видно, спьяну или второпях могильщики вырыли слишком короткую яму, и двухметровый гроб никак не опускался. Произошла неловкая заминка — каждый чувствовал себя как бы провинившимся перед покойником. Но соскочивший в могилу землекоп, видавший и не такое, цинично быстро заорудовал лопатой, и, когда выбрался наверх, гроб лег на место. Остального Арно не видел.

С кладбища он вернулся домой вместе с Вандой Леопольдовной. Она сразу же прошла на кухню, и Арно услышал ее слабый, будто разговаривала сама с собой, голос:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.