Над Невою повисло пурпуровое закатное солнце. Красный шар, напоминавший большую луну, уже касался серой каемки сонных вод. Но в Петербурге царило небывалое оживление. Взлетали в небо ракеты, толпы людей теснились на улицах, жадно набрасываясь на раздаваемое бесплатное угощение.

То был 1740 год. На русском престоле сидела императрица Анна Иоанновна. Она была бездетна. Озабоченная мыслью о наследнике престола, она взяла к себе юную племянницу Елизавету. Девочка выросла в Германии, в Мекленбургском герцогстве; вскоре в Петербург выписали из другого немецкого герцогства, Брауншвейга, столь же юного герцога, а через несколько лет молодую пару обвенчали.

Спустя некоторое время Елизавета родила сына, которого нарекли Иваном; набожная Анна Иоанновна отпраздновала рождение ребенка пышными молебнами по всей стране.

Мальчик оказался очень болезненным, миниатюрным по размерам; он страдал сжатием нервов и постоянными запорами. Но так как от будущего государя и не требовалось, чтобы он обладал крепким сложением, то двух месяцев от роду младенец был объявлен наследником. В честь его выбили медаль, на которой было изображено, как Анна Иоанновна протягивает ему корону; во всей стране снова служили молебны, поэты слагали оды.

Вскоре Анна Иоанновна умерла. Малолетний император остался со своей матерью. Когда Елизавету привезли в Россию, она была протестанткой. Здесь ее приобщили к православию и назвали Анной. Худшей опоры, чем Анна Леопольдовна для Ивана нельзя было и придумать. Русское дворянство давно уже было ей враждебно и только ждало удобного момента, чтобы водворить на царствование свою ставленницу, дочь Петра I, Елизавету.

Мысль о перевороте страшила Елизавету. Ее сторонники, испробовав все уговоры, отступились. Тогда на сцену выступил французский посол Шетарди.

Шетарди взялся за дело с умом, "Французы - прирожденные знатоки женского сердца», - скромно говорил он и стал играть на женском самолюбии Елизаветы. Ее не пригласили на церемонию в Летний сад; за столом во дворце ей прислуживал не обергофмаршал, а просто гофмаршал; персидский посланник не сделал ей визита. В другое время она бы не обратила на это внимания, но Шетарди бередил каждую ранку. Когда же случилось, что Елизавете - на этот раз в явную насмешку - прислали обычное полугодовое содержание в медной монете, лукавый француз сделал последний густой мазок и, как опытный художник, отошел в сторону. Елизавета велела высыпать в Неву мешки с медью и объявила, что согласна участвовать в любом заговоре.

Анна Леопольдовна с каждым днем становилась все менее популярной.

Когда несколько десятков преображенцев подошло зимней ночью к дворцу, только один человек попытался оказать им сопротивление. Это был барабанщик, приготовившийся забить тревогу. Домашний врач Елизаветы, Лесток, проколол ножом кожу барабана; других актов насилия не потребовалось. Караульные солдаты, зевая, дали себя арестовать. Анна Леопольдовна, увидев нежданно появившуюся в спальне Елизавету с гвардейцами, даже как будто не удивилась. Растерявшиеся гвардейцы уронили ее маленькую дочку. Девочка тяжко ушибла голову; мать взяла ее на руки и безмолвно отправилась в Шлиссельбург.

О малолетнем императоре вспомнили в последнюю очередь. Его вынули из кроватки и плачущего повезли вслед за матерью. В санях он кричал и метался. Холодные мерцающие звезды освещали его путь.

Жизнь неудачливого императора потекла своими путями. Из Шлиссельбурга все низверженное семейство отослали в Ригу, с тем, чтобы отпустить в Брауншвейг. Но в дело вмешался вездесущий прусский король Фридрих II. С брауншвейгскими герцогами у него были свои счеты, и он начал забрасывать Петербург эстафетами о гибельных последствиях предполагаемого шага. Елизавета заколебалась. Несколько неосторожных слов Анны Леопольдовны, о которых было тотчас понесено, усилили эти колебания. А тут пришло сообщение, что маленький Иван сказал Салтыкову, приставленному стеречь пленников:

- Вот я вырасту большой и срублю тебе голову.

Елизавета ужаснулась: так вот кого она собиралась выпустить на волю! Было принято новое решение, и тот же час курьер помчался в Ригу: низложенная царская семья перевозилась в глубь России. Эта «глубь» оборотилась Холмогорами, родиной Ломоносова. Холмогоры стали могилой для Анны Леопольдовны и ее мужа, герцога Брауншвейгского.

Дочери были через тридцать лет отпущены Екатериной II на родину. Но всех тяжелее сложилась жизнь мальчика, родившегося, к своему несчастью, императорам.

В шумной веренице балов и маскарадов Елизавету неотступно преследовал образ маленького нецарствовавшего государя. Что было делать с ним? Когда все семейство Анны Леопольдовны перевозили в Холмогоры, Ивана оторвали от матери. Больше он никогда не видел никого из своих родных. Весь мир сосредоточился для него в маленькой комнате и двух ненавистных, грубых тюремщиках. Ребенок дичал. Не получавший пищи ум начал тупеть. Впрочем, Фридрих II с удовлетворением отметил в своих записках, что Ивана умышленно опаивали дурманом, чтобы превратить в идиота.

Через некоторое время Елизавете подсказала решение: отправить мальчика в Холмогоры, но «в интересах государственной необходимости» поместить его изолированно от домашних, в полной тайне. Вскоре в Архангельскую губернию выехал офицер Миллер с женою и с мальчиком, которого он называл своим сыном Григорием.

Ямщики и станционные смотрители дивились на странную семью:

- Васильич, што за чудо! Мальчонка ахфицера никогда папаней не зовет.

- Ин, верно... Да и самого когда кличут, не откликается, словно бы и не его совсем звали...

- А матка-то! Едет в другой карете и хучь бы разок на дите взглянула. Так за всю дорогу ни раза и не посмотрела. А вить стужа какая...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.