Жаркое время – Саратан

– Большой бульвар? – осведомился я.

– Более десяти тысяч деревьев. Самый крупный и самый старинный зеленый массив Самарканда. Заложен, между прочим, еще в начале века.

Если бы он сказал «до нашей эры», я бы и то не удивился – в Средней Азии издревле существует культ дерева, чтимый и пахарями и царями. Сам Улугбек, деливший свое время между войной, политикой и астрономией, сажал сады. И дед его, владыка полумира, в минуты отдыха между походами сажал сады, о которых и по сей день в Самарканде рассказывают легенды. В средневековом центре Самарканда шумел листвой необозримый Баг-и-Мейдан, «сад площади», и в нем стоял летний дворец, великолепный Чиль-Сутун – « сорок колонн ». Неподалеку от античного Афросиаба был сад, в котором находился «каменный трон, добытый в дальних странах», а также редкостно красивый павильон, отделанный внутри плитками из прозрачного фарфора. Были еще сады Баг-и-Чинар, Баг-и-Бихишт. Баг-и-Диль Куша... Много садов было когда-то в Самарканде. Да и сейчас не так уж мало. А здесь иначе и нельзя, здесь, если сам не догадаешься, что городу нужны сады, климат подскажет.

Только за последние четыре года в Самарканде посажено более полумиллиона разных деревьев и кустарников, заложено около 450 тысяч квадратных метров цветников и газонов и 126 километров зеленых насаждений вдоль улиц и набережных. Кроме того, здесь создан новый лесопарк, два новых парка культуры и отдыха, а также семь бульваров, скверов и садов общественного пользования.

В старинной притче говорится, что человек за свою жизнь должен вырастить сына, построить дом и посадить хотя бы одно дерево. Здесь, в Средней Азии, в первую очередь сажают дерево. И не одно. Сажают, сколько успевают от юности до старости.

«В воскресенье 4 числа месяца рамадана 801 года, когда Луна, бывшая в созвездии Льва, отвернулась от шестиугольника Солнца и соединилась с шестиугольником планеты Венера, искусные инженеры и опытные мастера в час счастливый и предсказанный по звездам положили основание постройке. Исполнители работ и проворнорукие мастера, каждый из которых был лучшим в стране и единственным в государстве, обнаружили высокие свойства ловкости и умения в укреплении устроев и возведении фундамента...»

Шараф ад-Дин ал-Йезди, 1425 год.

Прохладно в старых медресе на Регистане... Здесь наконец-то можно отдышаться, скрывшись под тонущими в полумраке сводами от разъяренного полуденного солнца, отгородившись толщей древних стен от изнуряющего зноя. И помянуть добром средневековых зодчих – в стране с таким климатом они умели обходиться без ненадежных кондиционеров. И вы, конечно, это сделаете: и помянете и отдышитесь. Ведь Регистана вам не миновать, коль скоро что-то привело вас в Самарканд, будь то поездка в гости, туристический вояж или служебная командировка.

Не миновать, как ни старайтесь. Ни Регистана – «площади красного песка» с его известным всему миру архитектурно-ювелирным комплексом из трех средневековых медресе. Ни мавзолея Шах-и-Зинда, ни циклопических развалин мечети Биби-Ханым.

Вы не минуете их просто потому, что в городе эти памятники видны с любой центральной улицы, с любой окраины, за исключением, пожалуй, новых жилых микрорайонов. Вы их увидите чуть ли не сразу же после того, как спуститесь по трапу самолета, – они мелькают за окном автобуса, на котором вы едете от аэродрома в гостиницу.

Кроме того, вы столько слышали о знаменитых самаркандских памятниках, столько о них читали, столько раз видели их на экранах телевизоров, на фотографиях, открытках, иллюстрациях, что уж, конечно, не удержитесь, придете. Чтобы увидеть их воочию. Чтобы пальцами коснуться древних изразцов.

Трогать руками памятники зодчества, в общем, конечно же, не следует: нас миллионы – памятник один. И все же, если вами движет не обывательское любопытство, а сберегаемая в глубине души светлая детская мечта о приобщении к прекрасному, прикосновение к седым камням – легкое, кончиками пальцев – грех не такой уж непростительный. Древнему зданию это всерьез не повредит. Вам же на миг подарит ощущение личного приобщения к творчеству канувших во тьму веков великолепных мастеров своего дела. Но да отсохнет та рука, что прикасается к реликвиям лезвием перочинного ножа и выцарапывает: «Здесь был я!»

Древние мастера были, наверно, очень скромными людьми. На возведенных ими храмах и дворцах редко находят автографы строителей.

Впрочем, писать на стенах храмов и дворцов простонародью было не положено. Это прерогатива сильных мира. Их неотъемлемое право. Используемое для утверждения в веках власти сильных и силы властвующих. Так они думали – в веках.

Не только надписи, но вся архитектура (от первого эскиза на пергаменте до завершающего кровлю кирпича), все ее формы и конструкции – грозная мощь торжественных порталов, высота вознесенных в небо минаретов, тяжеловесность шлемовидных куполов и иллюзорно-невесомая стрельчатость арок, весь ее мозаичный и майоликовый декор, где само золото низведено на роль отделочного материала, – все это было призвано служить единой цели: изумлять, восхищать, подавлять, повергать в рабский трепет. собственных подданных и заезжих иноземцев, современников и потомков.

И иноземцы, посещавшие «столицу мира», искренне изумлялись и восхищались. До наших дней дошел восторженный рассказ дона Рюи Гонзалеса де Клавихо, посла Касилии, аккредитованного при дворе Тимура: «Посланников привели в верхний этаж и там показали им столько отделений и покоев, что было бы очень долго рассказывать: в них отделка была золотая, лазоревая и других разных цветов, удивительной работы, и даже в Париже, где есть искусные мастера, эта работа считалась бы очень красивой...»

Памятники эпохи тимуридов величавы, спора нет. Если смотреть на них из той эпохи, с порога тесной глинобитной мазанки, из пыльного кривого-переулка с глухими стенами-дувалами, где застоявшийся горячий воздух пропитан смесью ароматов конского пота, кизяка, цветущих роз и кислых дынных корок, – так, как смотрели современники Тимура, подданные, которым полагалось трепетать. Но у потомков угол зрения иной. Что им тридцатиметровый минарет или портал в пять этажей по нынешнему счету, когда они вчера вернулись из Москвы, где видели Останкинскую башню, новый Арбат, здание МГУ на Ленинских горах и олимпийские сооружения! Впрочем, в Москву они могли бы и не ездить. Ибо и в Самарканде, «низкорослом» из-за повышенной сейсмичности, ученые нашли возможность строить высотные дома. Уже стоит в Октябрьском жилом массиве экспериментальный девятиэтажный дом, а в центре города выросло здание, с крыши которого самый высокий минарет смотрится кирпичным столбиком и никакого трепета не вызывает. И это в принципе естественно при всем великом нашем уважении к творчеству древних безымянных мастеров, к их фантастическому трудолюбию, к их подневольному и все-таки высокому искусству.

Идея власти и могущества, запечатленная в хитросплетениях орнаментов, ныне никого не подавляет. Давным-давно империя Тимура. – звук пустой. Все стало шелестом страниц в школьном учебнике истории. Сила, рожденная смертельным страхом. Власть, утвержденная на сабельных клинках. Единство, спаянное кровью. Богатство, созданное оголтелым грабежом, в ходе которого грабителю годилось все, что подворачивалось под руку: золото и железо, дерево и камень, меха и ткани, книги и оружие, стада скота и обращенные в скот люди.

Памятники времен Тимура в Самарканде будто отмечены его печатью – строил он так же, как сколачивал империю, теми же методами, с помощью той же дипломатии кнута и пряника. Для поощрения усердствующих он собственноручно швырял куски дымящейся баранины работающим в котлованах землекопам. А на строительных лесах, наскоро приспособленных под виселицу, быстро и деловито вздергивали нерадивых.

Соборная мечеть Биби-Ханым размерами и роскошью отделки должна была, по замыслу Тимура, затмить все знаменитые мечети мира. Золота не жалели – повелитель лично курировал строительство. В 1404 году, вернувшись из очередного победоносного похода, он первым делом поскакал на стройку. И, на беду руководителя работ, громадное по тому времени сооружение вдруг показалось грозному эмиру недостаточно большим. Расправа состоялась тут же. «Тимур... велел схватить Мухаммеда Джельда; его опрокинули навзничь, связали ему руки и ноги и до тех пор волокли его лицом вниз, пока таким образом не растерзали его» – это написано Ибн Арабшахом, современником и биографом «великого строителя».