Осенью прошлого года 250 лучших ударников со всех заводов СССР совершили поездку вокруг Европы на теплоходе «Абхазия». Этой поездкой ударники были премированы за ударную работу по выполнению плана второго года пятилетки. Тов. Шилин - ударник ленинградского завода им. Сталина - принял участие в этой поездке и описывает в своем очерке момент встречи экскурсантов с Максимом Горьким в Неаполе.

По пути из Гамбурга в Неаполь на «Абхазии» заговорили о Горьком. Ведь скоро мы увидим его! Здоров ли он, приедет ли в Неаполь встречать нас, или мы отрядим группу ударников к нему, в Сорренто? Штаб сообщил нам, что им приняты все меры, и что если здоровье Алексея Максимовича позволит ему, то он, несомненно, приедет встречать своих друзей-ударников.

Перенеся все невзгоды девятидневного беспрерывного морского перехода из Гамбурга в Неаполь, мы за час до обеда в Неаполитанском заливе, на экстренном митинге зачитываем обращение Горького относительно дела вредителей. В ответ на это обращение четыре лучших ударника с многолетним производственным стажем, убеленные сединами рабочие ленинградских гигантов «Красного Путиловца» и «Треугольника», подают заявления в партию.

В 12 часов «Абхазия» подходит к берегу. За обедом нервничаем. Не дождавшись третьего, выходим из-за стола, бежим на палубу, чтобы не пропустить первых моментов встречи с любимым писателем. Тем временем капитан и команда делают свое дело, и наша «Абхазия» спокойно швартуется к стенке. Все палубы заняты ударниками, все напряженно смотрят. Все стараются увидеть того, кто дорог и близок нам, как родной товарищ по борьбе, по защите наше» необъятной страны советов.

... Настала долгожданная минута. Идет Горький, он издали машет своей шляпой. При виде его невольно вырвалось у всех из груди:

- Да здравствует Горький!

Подойдя к теплоходу, Горький начал всматриваться в знакомые лица. Разговаривая, он понемногу двигался вдоль борта. Не утерпев, я громко произнес: «Здравствуй, старый друг и товарищ с 1905 года, Максим Горький!»

Горький, посмотрел на меня и сказал: «А я тебя знаю, только не помню, где и когда мы виделись». Я ответил: «Последний раз в 1916 году на могиле Лужугина от Выборгского района». - «Помню, упомню», - закивал Горький.

Тем временем кончилась процедура с властями, и представителям полпредства во главе с Горьким было разрешено взойти по трапу на корабль. Горький медленно шел по палубе, не успевая отвечать на приветствия и вопросы взволнованных ударников.

На заседании штаба Алексей Максимыч участвовал в выработке программы осмотра Неаполя.

Митинг.

Выступают товарищи, читают рапорты - и, наконец, Горький. Слушаю с напряженным вниманием, стараюсь не проронить ни одного слова. Горький нервничает, слезы выдают его волнение. Многие, слушая его, плачут от радости.

... Идем по городу на вышку, на самую высокую точку, откуда весь город виден, как на ладони. Горький в честь свидания пьет с нами по рюмке виноградного вина. Мы запеваем песни. При пении «Чушки-вьюшки-перевьюшки», Чан Кайши сидит на пушке, а мы его по макушке - бац, бац, бац». Горький не выдержал и подошел к группе поющих. Полюбил он эту песню и потом при всяком удобном случае просил ее повторять.

Вечер свидания кончен. На завтра Горький опять с нами в Национальном музее. Он дает подробные объяснения. На вопрос, не устал ли и как себя чувствует, отвечает: «Черт возьми, с вами и устали не знаешь, чувствуешь себя прекрасно». То же самое и в Аквариуме. Одним словом, во все эти дни пребывания в Неаполе - где бы ни были ударники, и Горький с ними. Горький забыл свои 63 года, свою болезнь, строгие предписания врачей.

В эти дни в лице Горького мы видели литературного ударника. В заключение, на прощальном вечере Горький сказал: «Мудрый был человек Ленин и не ошибся в вас. Мы, писатели, пытались в литературе создать нового человека, а теперь в вас я вижу новых людей, творящих чудеса». Еще много было сказано бодрящих теплых слов. Каждую фразу Алексей Максимович произносил с трудом, сдерживая волнение. «Ребята, я хочу сказать вам много, но вот горло что-то давит, а глаза у меня на мокром месте, я плачу, а почему, - от радости, мои друзья, за вас, за ваш рост! Ведь мы растем так, как никто из нас не смел мечтать десяток лет назад, и вот я не только здесь вижу вас и плачу, а дома, получая от вас газеты с предприятий и читая их, вдруг так заплачу, что сил нет сдерживаться - и это все от радости. Ну, как мне не радоваться, видя вот этого седого старика, 43 года проработавшего на производстве, а ведь он ударник. И я, приехав к вам в СССР, обязательно должен увидеть тех, о ком написал...»

Пожелав нам всего лучшего, он умолк. Гром аплодисментов, крики «ура», «да здравствует Горький» вырвались у всех из груди. На прощанье зачитали адрес Горькому и по предложению товарища испестрили его подписями всех ударников. Единогласно постановили Горького считать ударником СССР.

Деловая часть кончена. Идем на палубу. Ударил баян, и пара за парой выходили ударники, лихо, по-ударному показывая свое искусство.

Горький увлекся, не хочет сидеть. Глазами, всем туловищем, руками и ногами он участвует в пляске.

В самый разгар веселья появляется капитан и объясняет, что после второго гудка надо расходиться. Еще несколько радостных минут.

Гудит гудок. Прощаемся. Не хотелось расставаться, но делать нечего - надо. Медленно-медленно шел Горький по палубе, пожимая руку каждому. Пришел черед и мне. «Прощай, дорогой друг, - сказал он, - не поминай лихом». И расстались мы на корабле, уговорившись встретиться в 1931 году летом.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.