– Друг, уйди, – тихо попросил Бадретдинов.
22 октября Эдуарду Лимонову в очередной раз отказали в проведении «Стратегии-31», а на следующий день на площади случился обвал находок – так, словно мертвые ямщики до сих пор состоят на государевой службе. Зеленый котелок Фролова мелькал между ямой и бытовками, Виталя, черный от волнения, месил глину, археолог Дмитрий Тюрин скреб, скреб, скреб по обнажившейся кирпичной клади.
– Зачистка проводится сначала скребком! – кричал мне взволнованный Тюрин. – То есть вычищаем мягкую землю, а затем кисточкой. Как только кирпич проступает, мы удаляем лишнюю землю в отвал. Отвал есть место, куда складывается земля, не несущая в себе никакой информации. Вы, кстати, в отвале стоите, отойдите, б…ь, пожалуйста.
Мы отошли. И открылся нам вид сверху на кирпичный фундамент купеческого дома Алексея Гладышева, построенный в XIX веке. В его доме обосновался знаменитый кафешантан «Альказар». Потом, в том же доме, уже в XX веке – Театр эстрады, потом Театр сатиры и, наконец, – вплоть до 1974 года – театр «Современник». Мы видели эту кирпичную кладку, а под ней проступали деревянные срубы – более древние, уже из жизни ямщиков Тверской-Ямской слободы XVII века. И все это шло, шло, перло из-под земли. Боже, храни аэробные бактерии и конский навоз.
Уже заселили бытовки лаборантками и дали каждой по карандашу, пачке ватмана и мешку конфет. И вот лаборантка Сбежнева Александра отрисовывает хомуты, кости, и бутылки, а Луговая Марина – конскую упряжь, линзу и монеты. Общий вид и вид в разрезе. А Фролов приносит еще и еще, вот и «топора железного фрагмент» притащил, и «предмет деревянный» – оба прямиком из XVII века.
Под площадью найдены монеты самых разных лет: от XVII до XX веков
Конечно, глядя на все это великолепие, я не мог не позвонить Эдуарду Лимонову. Не сказать чтобы он был потрясен событиями в яме.
– Полное вранье, – сказал писатель. – Совершеннейшая ложь. Ничего там найти не могут. Я думаю, просто привезли и высыпали из мешка артефакты. Это абсолютная фальшивка, как и поджог Рейхстага. Я бы спросил бы тех, кто нашел: а понятые у вас были, когда вы находили здесь топор, хомут? Понятые присутствовали, когда вы вынимали все эти жалкие артефакты из земли? Я думаю, что этому даже верить нельзя.
За такие слова начальник раскопа, специалист-археолог Николай Фролов на Лимонова обиделся.
– В XVII–XVIII веке его еще в помине не было, – парировал он. – Тем не менее Лимонов считает, что мы здесь все ряженые, высыпали в яму два мешка черепков? Интересно, а что он думает по поводу фундамента? Видимо, мы его тоже за ночь возвели, состарили и закопали? Я сам, сам нашел трубку петровского времени, мундштук, кусочки бересты, полуразложившийся сапог кавалерийский и амфорку. Да, и монету. Вот этими руками откопал. Передайте ему, что я не верю в существование Лимонова! – археолог Фролов поправил котелок и триумфально взглянул на меня.
И действительно, напрасно Эдуард Вениаминович сомневается. Если присмотреться к дарам Триумфальной площади внимательно, в каждом артефакте проступает лик самого Лимонова. Взять, к примеру, изразца рельефного полихромного фрагмент. На керамической плитке написано: «Харьковъ». Как известно, Лимонов в Харькове закончил восьмилетку, школу № 8 на Тюринском пруду. Бегал по Салтовке за «куркулями», давал им по тыкве. Но как попала плитка «Харьковъ» на Триумфальную площадь, в дом купца Гладышева?
Звоним в харьковский Музей керамической плитки и сантехники (его называют в народе Домом унитазов).
– О, так это плитка 150-летней давности! – восклицает директор София Проскура. – Дело в том, что в самом Харькове первые унитазы и керамические изразцы были скорее декоративного вида. Ими любовались больше, а не пользовались. Поэтому Харьков старался продукцию сбывать в богатую Москву. Поздравляю вас с такой находкой!
Записка мигранта. «Помогите чем сможете. Мне дали политическое убежище»
Спасибо, София Проскура. А лошадиных предметов в яме мало, что ли? Смотрим опись: упряжи конской кожаный фрагмент, ремень кожаный, хомут конский, подковы конские, дуга, на которую колокольчики вешали. Все здесь есть! И неслучайно: связь Лимонова с лошадьми очевидна, он мне сам рассказывал:
– У нас в Харькове организация была, все местные стиляги в нее входили, – «Голубая лошадь», – говорил писатель. – Никто не работал, оргии устраивали, чуваки просто киряли, слушали джаз и барали харьковских чувих.
А главный археолог Москвы Александр Векслер опять за свое, не поэт он:
– Отличие Ямской слободы было в том, что ямщики были государевы люди, они получали наделы земли, они получали государевы деньги, люди были достаточно серьезные, профессиональные, занимались ямской гоньбой. Поэтому столько находок лошадиных. Или вот, скажем, деньги.
– Деньги меня никогда не интересовали, – сказал Лимонов мне в трубку. – Знаете, если бы я был ориентирован на деньги, у меня хватило бы таланта зарабатывать их много.
Потому-то их и нет в яме на Триумфальной! Найдено только девять монет. Монета медного сплава (3 копейки), пара монет СССР, монета 1727 года, полушка Петра Первого и более ранняя монета-чешуйка. Вот и все пока что. Небогатый выходит Эдичка XVIII века.
– Это нам говорит не о Лимонове, а о том, что ямщики народ был прижимистый, деньгами не сорили, – уверяет профессор Векслер.
Но как же не о Лимонове, когда вся яма буквально наполнена свидетельствами его присутствия. Особенно меня в этом капуста убедила. В творчестве писателя Лимонова она сплошь и рядом: «На огородах вызрела капуста/ Угрюмо дыбятся головки буряка», – писал поэт Эдуард Савенко (Лимонов). Еще «купили в каком-то магазинчике кислой капусты», а также «щи с кислой капустой – моя обычная пища, я ем их кастрюлю за кастрюлей».
Фото из архива «Смены». Варьете-кафешантан «Альказар» появилось на Садовой-Триумфальной площади в Москве в 1860 году. Елизавета Уварова в монографии «Как развлекались в российских столицах» пишет, что программа строилась на французский манер, но с русским привкусом: шансон, оперетта, цыганский хор. Пережив короткий подъем в эпоху НЭПа, варьете исчезли.
Все это крайне важные цитаты, потому что археолог Фролов тут бегал с воспаленными глазами по Триумфальной площади, а в его руке была капустосечка. Сечка, которой рубили предки капусту, – и в хорошем состоянии. Так что квасил капусту Савенко здесь в XVII веке, и еще как.
Потом археолог Тюрин откопал крюк для подвешивания рыбы, XVIII примерно века. И Лимонов тут как тут с фамильной легендой:
– Родители, чтобы я не вопил, давали сосать кусок селедки – нравилась она мне, – сказал он.
Не говоря уж об алкоголе, с которым и у Эдуарда Вениаминовича дружеские отношения, и на Триумфальной тоже неплохие:
– Найдено очень много бутылок, – подтвердил Фролов. – Бутылки все спиртные, XIX век. К сожалению, все выпито: шампанское, бенедиктин, бурбон, ром, виски. К варьете вообще очень характерные находки идут: много импорта разнообразного, распивали здесь периодически, и серьезно. Варьете есть варьете! Виталь, как там название двуцветного керамического сосуда? – обратился он в яму. – А, вспомнил: Bardinet.
Груды находок из раскопа завершают портрет дореволюционного Лимонова. Итак, ходил он здесь с двумя железными ключами от сундуков, с ножом для колки лучин, глядел в линзу стеклянную, играл на музыкальном инструменте (найден металлический клапан), отломал от какой-то кровати деревянную резную ножку, у него имелись бондарное дно, деревянное коромысло и железный топор. Курил он через мундштук голландский, ходил в кафешантан «Альказар» с ремнем кожаным, у него всегда при себе имелись кирпич и очень красивый фрагмент игрушки (фигурка кавалериста). Кафтан Лимонова был на пуговицах из медного сплава.
– Как вам такой портрет старорусского Лимонова? – продолжаю я донимать научного руководителя раскопок, главного археолога Москвы Александра Векслера.
– Я думаю, нацбол Лимонов здесь не потому, что его тянет к каким-то корням, артефактам в земле Ямской слободы, – устало отвечает Векслер. – Он здесь из-за местоположения. Площадь хороша! Было время, смутьяны собирались на Манежной площади, на Пушкинской. Но не здесь – ямщики никогда не были активной в политическом плане частью населения. Не бунтари. Если же представить себе Лимонова XVII–XIX веков, то это был такой же смутьян, они были всегда на Руси, и Москва не однажды потрясалась народными выступлениями. Бунты гремели по всей Москве. Это были крупные городские восстания, например соляной бунт, медный бунт, чумной бунт. Когда народ выступал, то начинали все громить, жечь, искать виновников. Жестокость преобладала. Сначала разрывали людей начальственных, а потом подавляли и вешали всех остальных. По дорогам от Москвы до Коломенского стояли сплошные виселицы.
Поль Бардине основал свою компанию по производству континентального рома, виски и бренди Bardinet в 1857 году. Пираты любили его грубый ром Negrita. Под Триумфальной площадью найден «мерзавчик» объемом 20 cl.
У замглавы Москомнаследия Леонида Кондрашева, который тоже приехал с инспекцией коромысел и хомутов, сделался очень испуганный вид при упоминании Лимонова:
– XVII век – это когда люди внутренне протестовали против сословной ограниченности, – сказал Кондрашев «Смене». – Но то были совсем не Лимоновы. Вспомните историю Новикова, его журнал, масонские ложи. Сегодня вы фаворит, а завтра вас тащат на дыбу – такая политическая борьба. Жутко, как люди могли жить с пониманием того, что завтра их поведут на дыбу. Физически же больно. Так что Лимонов тогда недолго бы смуту наводил. На кол посадили бы.
– А зачем, собственно говоря, вы тут копаете?
– Мы копаем ради истории, – честно ответил главный археолог Москвы.
– Может быть, здесь будет не паркинг, а музей? – намекаю я.
– Я думаю, этот вопрос возникнет, когда будет вскрыта вся территория, то есть к октябрю 2011-го, – сказал Векслер. – На самом деле посмотрим. Прелесть нашей работы в том, что невозможно ничего предсказать.
Сущая правда. Но в любом случае напрасно гоняет ОМОН писателя Эдуарда Лимонова вон с Триумфальной площади. И напрасно тащит его на руках туда же. Все равно он уже давно здесь. Просто в ином культурном слое – № 7 710 869 000.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
12 превращений полиэтиленового пакета по Милене Кремерман
Огурец позвал в дорогу: 7 свежих точек на карте Москвы