— При чем здесь педсовет? – спросила враз обмякшая Вихоть.
— Как это при чем? Давайте вспомним, что там должно было решаться...
— Итоговый годовой педсовет решает очень много вопросов, – развела руками завуч.
— Да, я об этом догадываюсь, но в ряду многочисленных обычных вопросов был один конфликтный. Помните? Вопрос об аттестации Насти Салтыковой...
— Ну и что? Каждый год возникают спорные вопросы.
— Такие, как с Настей, не возникают. Вам была известна позиция Коростылева в этом вопросе.
— Что вы хотите этим сказать? – набычилась, побагровела, выкатила на меня глаза Вихоть.
— Я хочу сказать, что если бы не позиция Коростылева, то вопрос об аттестации Салтыковой решался бы почти автоматически. А вот присутствие Коростылева, наоборот, почти наверняка гарантировало девочке итоговую годовую двойку, и -«мимо института...
— Вы намекаете на мою заинтересованность? – спросила Вихоть.
— Я не намекаю, я прямо говорю о том, что вашей приятельнице Клавдии Сергеевне Салтыковой было бы лучше всего, если б Коростылев отсутствовал на этом педсовете...
— Я отказываюсь с вами разговаривать, – почти закричала Вихоть. – Это наглость...
— Нет, – спокойно ответил я. – Это не наглость. Это факт. И очень прошу вас не воздыматься так грозно над столом, не выкатывать на меня глаза и не ломать мебель кулаками. Я ведь не выбегу отсюда в слезах, как давеча молоденькая учительница...
— Я буду на вас жаловаться вашему руководству, – сказала она.
— И это я уже слышал. Но когда вы будете жаловаться моему руководству, не забудьте указать в жалобе, что с телефонного аппарата в соседней комнате дважды, четырнадцатого и девятнадцатого мая, говорили по междугородке с городом Урюпино, откуда впоследствии послали телеграмму Коростылеву о смерти его семьи.
Вихоть тяжело осела на стуле. Ее грозная решимость иссякала на глазах. Она медленно угасала, будто из нее реостатом выводили ток жизни.
Я сказал ей:
– Екатерина Сергеевна, пока не расставлены все точки над «I», я прошу вас подумать и сообщить мне все, что вы знаете об этой истории. Лично я не верю, что вы непосредственно участвовали в организации этой телеграммы. Но вы знаете, как, при каких обстоятельствах она возникла. Пока не поздно, прошу вас рассказать мне все...
– Я не желаю с вами разговаривать, – закричала она, выскочила из-за стола и своей тяжелой ломовой рысью выбежала из кабинета.
В коридоре постепенно стихал дробный стук тяжелой походки удаляющейся Вихоть. А я сидел в задумчивости, не понимая, что сейчас мне надо предпринять. То есть я знал, что мне надо делать, но не мог решить, в какой последовательности.
Я уже встал и направился к двери, когда в отгороженной канцелярскими шкафами половине кабинета вдруг раздался негромкий жестяной стук. Я подошел к шкафу и увидал, что за его фанерной спиной на стуле сидит посреди комнаты Дуся Воронцова в своем синем сатиновом халате уборщицы. У ног ее – пустое ведро, в руках она судорожно сжимала швабру. У Дуси было напуганное и растерянное лицо – еще больше, чем обычно.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Заметки о социальном зле