— Слушай, Дед, мне утром позвонили, сообщили, что Кольяныч умер. Не хочешь со мной в Рузаево поехать?

— А, черт! Жалко как старика! Ужасно не ко времени...

— Ну, да, конечно... А ты слышал, чтобы люди ко времени помирали?

— Случается, — коротко бормотнул он. — А сколько годков Кольянычу было?

— Семьдесят три, — сказал я и поймал себя на том, что говорю это с легким смущением, будто почтенный возраст Кольяныча лишал его права на дополнительное сочувствие, которое вызывают люди, умершие молодыми.

— Да, жаль Кольяныча, большой души был старикан, — искренне вздохнул Лешка и неожиданно хмыкнул: — Можем только утешаться мыслью, что сами-то мы вряд ли доживем до этих лет...

— Что-то ты, Дедушка, на половине дистанции заныл? — поинтересовался я. — По-моему, ты здоров как бык...

— Ну да, здоров! Давление скачет, сердце покалывает. Врачи говорят: реальная опасность ишемической болезни. И работа заедает — сейчас тоже сижу, квартальный отчет домой взял, на службе не поспеваю...

Ему, наверное, в зародыше фотояйца была не суждена мужская судьба — он прямо из мальчишки стал Дедушкой. Может быть, Кольяныч это знал? Неужели Кольяныч предвидел, что угнанный трамвай — последнее Лешкино озорство?

На том конце провода Лешка сострадательно чмокал губами и грустно дышал. Дедушка жалел от души Кольяныча и хотел бы сделать для него что-то хорошее, например, достать лекарство, проведать в больнице, привезти продуктов, но ехать старика хоронить было действительно ему слишком сложно, и я пожалел, что послушался Галю и позвонил ему.

Трамвай со Щукинского круга укатил очень далеко. Тяжелая громада жизни сильнее нашей воли, сильнее наших побуждений. Некому догнать — с перекошенным от напряжения лицом — неуправляемую колесную коробку, некому остановить бесцельное опасное движение, некому вызволить из беды и сказать: каждый отвечает за свои грехи сам.

Я слушал Лешку и раздумывал, как бы закончить легче и безболезненнее этот разговор, — я ведь ни в какой мере Дедушке не судья и совершенно не собирался корить его за сгинувшую добрую память.

Но Лешка сам прервал поток жалоб на плохое самочувствие и завал работы, сказав неожиданно:

— Я вот что надумал... Мне с тобой на похороны никак не вырваться... Ну, пойми меня — никак не получается... Мои-то все на даче, ты ведь и меня случайно застал... Если я не приеду к ним сегодня, они там с ума посходят... Предупредить-то я никак их не могу...

— Да я не настаиваю, — перебил я его. — Что ты мне объясняешь...

— Не-нет, ты слушай... Мы с тобой вот как поступим — я со всеми своими бабехами поеду на дачу на электричке, а тебе оставлю машину на площади у Белорусского вокзала, мы так всех зайцев убьем... И тебе там, в Рузаеве, на машине будет сподручней. Лады?

Удовольствие от найденного решения половодьем затопило необитаемый крошечный островок Лешкиной скорби. Он придумал себе вклад — не какие-то там бессмысленные цветочки, а предметное полезное участие в добром деле проводов и поминовения хорошего человека.

— Дедушка, я ведь не из-за машины тебе позвонил... — слабо начал я возражать, но Лешка не дал мне захватить маленький плацдарм и окопаться.

— А вот эти разговоры для бедных! — деловито и решительно забуркотел он, и его беспомощно-горестные вздохи бесследно исчезли из трубки. — Будь у меня возможность, я бы, безусловно, поехал. Надеюсь, в этом случае ты бы все равно поехал со мной, а не на электричке? Прошу тебя не выдуриваться...

Галя сказала над моей головой, словно подслушав:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• …
• 26
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.