Затмение совести

Прикончив последний замесик, Плум мчался на шахту, быстро обедал в столовой и – в лаву. Труд горняцкий тяжел, солона шахтерская норма. Плум же делал по полторы-две нормы. Поздно вечером возвращался домой, а утром – по холодку – уже вновь спешил на строительство дома.

Алле он не позволял появляться здесь. Ему доставляло удовольствие преподнести ей сюрприз, удивить сделанным. Сына порой приводил, и тот, счастливый, подавал отцу кирпичи.

Баловал он жену, это точно. Но ведь и баловал-то потому, что любил. Отдыхали они как-то на юге. все вокруг только и спрашивали: молодожены? А у молодоженов уже стаж был – десять лет семейной жизни.

Семнадцатилетней девчонкой вышла Алла за него замуж, ничего не умела. да и когда было учиться – только-только из школы и из-под маминого крылышка. Анатолию было двадцать два года, за плечами армия, строительный техникум, трудное детство – отец умер рано, мать тяжело болела, но до последнего дня работала. Учась в техникуме, Анатолий ночами работал в котельной, а деньги отсылал сестре-студентке в Донецк.

В пустой квартире начинали жить молодожены. Две табуретки получили в дар от соседей, напрокат взяли холодильник и телевизор. Родился сын, зарплаты строительного мастера хронически не хватало, и Анатолий пошел на шахту. На год-два, говорил. Потом втянулся. И полюбил горное дело, уже не мог без шахты. Десять лет пролетели незаметно.

Мне многие говорили: от Толика исходило поле доброты и энергии. Он не мог видеть, когда работали плохо. Взял в пару отстающего, от которого все отвернулись: пил парень. Привел домой, посадил за стол; тот, озираясь на цветной телевизор, мебель, ковры, качал головой: хорошо живете! И ты так можешь, сказал, ведь нам никто не помогал, здесь ничего не было, голые стены. Начали работать в паре, дело пошло. Подружились. Был праздник, их наградили: Анатолию – хрустальную вазу, напарнику – хрустальную конфетницу. Как загорелись глаза у парня, научившегося смотреть на мир по-другому! Пришел домой, сказал жене: «Я весь сервант хрусталем заставлю, вот увидишь!» Жена, счастливая, плакала, пришла благодарить Толика.

Да, Плум не умел и не мог работать плохо. И дом хотел построить такой, чтоб лучше всех. И когда в редкие приезды на участок Алла ахала от восхищения. говорил: то ли еще будет!

В кабинете директора шахты «Красный Октябрь» Владимира Алексеевича Рубцова собрались его заместители, парторг, главный инженер. На столе лежит приготовленная папочка, в которой аккуратно сложены официальные письма и ответы на них по «делу» Плума.

Да, Анатолий был отличный парень, дисциплинированный, отлично работал, член парткома. Характеристика сверхположительная.

Что можем сказать о вдове? Кое-кто улыбается: много крови у нас попила, вела себя вызывающе.

Один из шахтеров мне потом пояснил: если бы Алла не кипятилась, дескать, вы обязаны достроить дом и т. д., шахта в два счета все сделала бы. для нее это пустяки. То же самое и в отношениях с городским начальством – помягче надо было, пониже кланяться, не переломилась бы.

Вот, оказывается, в чем дело. В амбициях. Я не был в кабинетах, когда Алла приходила туда со своим горем. не знаю, в какой форме велись беседы (ведь и то, что рассказал шахтер, – тоже с чьих-то слов), но прекрасно представляю себе, как могли на нее обидеться чиновники, привыкшие к тому, что даже законно полагающееся у них нужно выпрашивать.

Когда я шел на встречу с шахтерами из бригады, где работал Плум, надеялся услышать нечто другое, чем услышал.

Трое симпатичных парней слова худого не сказали о своем товарище. Замечательный был человек: Ему доверяли тяжелые участки, работал он быстро, красиво, качественно, в коллективе его уважали. В разведку бы с ним пошли. Отношения у него были со всеми хорошие.

Ну, а как вы считаете, могла бы шахта достроить ему дом? Без приказа сверху? Мнутся. Хотелось мне услышать: могла бы, да и мы сами могли бы, если б собрались, ведь наш же товарищ погиб, и, чего греха таить, на его месте мог оказаться любой из нас.

Но нет, не сказали мне этого хорошие, честные, симпатичные ребята с шахты «Красный Октябрь».

Не сказал и сильный, большой человек Андрей Степанович Вовк, начальник участка. Мы все сделали, сказал он, что в наших силах. Памятник поставили. плиткой могилу обложили. (Не оговорился, что памятник они лишь привезли и установили, купила его Алла.) И пенсию больше двухсот рублей назначили сыну, пятьдесят рублей – бабушке Анатолия. Вдова получила то ли четыре, то ли пять тысяч после его гибели. Решено погасить ей половину ссуды, взятой мужем...

...Человек трудится под землей. Каждый день он спускается туда, чтобы добыть из недр и поднять на поверхность уголь, дающий людям свет и тепло. Работа его связана с риском. И чтобы работалось ему хорошо, а на душе было спокойно, он должен быть уверен, что, если с ним что-то случится, горноспасатели сделают все возможное и придут к нему на помощь. Не менее важно для него, а может быть, даже и более важно – он должен быть уверен в том, что, случись с ним несчастье, его семью не забудут, не бросят на произвол судьбы, помогут.

На шахте «Красный Октябрь», мне показалось, атмосфера несколько иная. Сделали «от и до», поставили «галочку» – и больше с нас не спрашивайте.

Кто упрекнет шахту, что она не заботилась о семье погибшего? Только о такой ли заботе идет речь? Измерима ли в рублях жизнь человеческая? Да и в рублях ли оценивать внимание к человеку, заботу о нем? И почему ту самую заботу приходится порой вымаливать?