Забастовка

- А оттуда... в острог... на погибель... Уже не кричала, глухо отрывала слова:

- Душегуб! Сына отнял! Душегуб!

Адик положил на плечо матери руку, мягко коснулся ее уха губами.

- Да разве кто - нибудь может отнять сына у матери?

И неожиданно зло:

- Пусть - ка посмеют!

Разжалась рука, бессильно упала, задрожал подбородок, любовно взглянула на Адика.

Николай умильно вздохнул, подвинул к жене табурет.

Пришла дочь, старуха первая сообщила полушепотом, примеренно - печально.

- У нас Катенька, новость: - Адик... на завод... в кузнечную определился.

ЧУТЬ СВЕТ старик был на ногах. Стоял у оконца, на табурете, прислушивался. И, когда донесся в подвал тонкий, протяжный свисток, - превозмогая боль в пояснице, почти прыгнул к постели сына. Адик рассмеялся, вскочил, похлопал отца по плечу.

- Да я и сам давно уж не сплю.

Из переулочков кривых, из тупичков, серенькой паутиной загнавших окраину города, через железнодорожное полотно, через угрюмую бесконечную Половую Балку долго чередою тянулись живые потоки; на площади, окруженной харчевнями, потоки сливались в лавину, ждала жадно лавину широко - раскрытая пасть - заводские ворота.

Адик шагал, старался держаться смелее среди тысячной толпы заводских рабочих.

В кузнечной его передали монтеру.

- Работал?

- С одиннадцати лет на работе - В нашем цехе, я спрашиваю? Отрицательно покачал головой. Монтер кивнул проходившему мастеровому.

- Подручный тебе.

Адик пошел за новым начальником.

Воздух прорезал свисток. И вдруг все закружилось, завыло и заплясало. Кто - то кричал, надрываясь, в самое ухо Адику, - синий от напряжения, он хотел уловить, чего хотят от него, - все звуки тонули в визге, бешеном улюлюканье, лязге. И огромные молоты, подбрасываемые невидимой рукою, замахивались на него, почти задевали, со свистом падали на горячую красную массу, и ураган жарких красных звезд подхватывал его за собой, обжигал. Прикатили железную тачку, заставили возить на ней раскаленную сталь, мгновениями обдавал его с головы до ног ветер, и казалось тогда, будто падал он откуда- то с высоты в разбушевавшуюся реку, но тут же обкатывал пар, горячий и едкий, и тело покрывалось испариной, нечем было дышать. Огненные языки живые, страшные, тянулись к лицу, сжимали горло, сжимали грудь. Подкашивались ноги; останавливался, чтобы передохнуть, кто - то наклонялся к лицу, широко раздвигался рот, звуков не было слышно, - адский шум мастерской топил в себе человеческий голос. Подручный догадывался, чего хочет от него немой, широко раздавшийся рот, хватался торопливо за тачку, двигался дальше. Он не слышал обеденного свистка, внезапная тишина резко поразила его. Его вывели под руки из кузнечной, усадили на чушке бабила.