«... За дверью коллектива часто течет иная жизнь. И эта жизнь бьется о порог ячейки, наталкивается на высокие ступеньки казенных ответов и отписок, на разбавленные водичкой соболезнования, на плотно прикрытые двери. Для комсомольцев, для всей рабочей молодежи двери ячейки должны быть раскрыты. Политика закрытых дверей - политика обывательщины. Комсомолец не может и не должен пройти мимо горя своего товарища. Комсомолец силен коллективом. Коллектив всегда поддержит падающего, может и должен окружить вниманием, подкрепленным делом, своего товарища».

Ночью раздались крики. Кричал шестнадцатилетний Андрианов. В одной рубашонке выбежал он во двор, и глазами, полными ужаса, обводил каменный мешок городского дома. В два часа ночи все спят. Чернели впадинами многочисленные окна. Он пытался громко звать к себе на помощь, но дом глухо молчал, и звуки умирали в ночи.

Робкими шагами приближался он к своей квартире, но оттуда неслись крики пьяного брата... «Убью... Изувечу...» Пугливо жался к стенкам коридора. Мелкая дрожь охватывала тело. Не было силы сдержать прыгающие губы и дробь зубов. От холода и усталости хотелось склониться к промерзшему полу и уснуть; глаза слипались, и голова скользила вниз. Медленно текли минуты. И когда стихало пьяное бормотанье брата - мясника, Александр медленно - медленно открывал дверь квартиры, крадучись скользил мимо пьяного брата и камнем кидался в постель.

В шесть утра Андрианов подымался с постели и с тяжелой свинцовой головой отправлялся на фабрику. Неоднократно, особенно в последнее время, Андрианов стал запаздывать на занятия; выслушивая замечания заведующего, виновато улыбался, уходил в цех работать. Ребята стали вдруг замечать, что от Андрианова «здорово несет валерьянкой». Бывали дни, когда к нему нельзя было подступиться. Он огрызался, кидался чуть ли не с кулаками на веселых фабзайцев и угрюмо забивался в угол цеха, стараясь не шуметь и не быть заметным.

Вчера к нему пристала озорная Зинка. С разбегу она подскочила сзади к молчавшему Щурке и тонким фальцетом запела:

- Мы никогда друг - друга не...

Шурка мигом обернулся, словно ужаленный, и окатил ее градом отборнейшей ругани. Его глаза блестели, руки рвали ворот рубашки. Вид у него был ужасный.

- Что это с ним? - подумала Зинка и украдкой стала разглядывать его. Тут она впервые увидела худое, бескровное лицо, со странно блестевшими глазами. Он тяжело дышал и правой рукой застегивал и расстегивал ворот рубашки.

- Ишь худой какой... - вздохнула Зинка и побежала прочь от него к девчатам.

Андрианов прислонился к стенке. Припадок бешенства у него прошел. Он ясно представил себе Зинкино лицо и вспомнил, как он зло накинулся на нее, ругая ее последними словами. Краска залила его лицо. Ему стало стыдно.

- Но что же делать? - прошептал он. Ответа он не мог подыскать. Остаток перерыва он скоротал в думах. Мысли неслись вперегонку, обгоняя друг друга. Были дни, когда он заходил в ячейку, оставался на собраниях, но все это куда - то теперь ушло. Однажды ему пришла в голову мысль зайти в ячейку, рассказать все, что накопилось.

... В ячейковой комнате набилось десятка два ребят. Секретарь, «запарившийся» парень, охрипшим голосом кричал о членских взносах, пробирал одного, показывал какие - то брошюрки другому, инструктировал третьего... Шурка посмотрел на вспотевшее лицо секретаря и улыбнулся: «словно заводной», все говорит да говорит...» Он шел с мыслью рассказать все домашние дрязги секретарю, но, увидев, как секретарь разрывается на части, он раздумал: «Не стоит теребить его, - подумал Шурка, - ну, что он ответит...»

Секретарь заметил бледное лицо Шурки, вспоминая на миг, что фабзайцы на - днях рассказывали, что от Андрианова «здорово валерьянкой несет», и торопливо спросил молча стоявшего Шурку:

- Что у тебя там, неладно? Андрианов отвернулся от него и ответил: «Да так... поговорить хотел...»

- Спешное что ли?

- Не... личное.

- Вали, приду в цех.

Секретарь с жаром накинулся на вбежавшего парня с книгами в руках. Шурка потоптался на месте и покинул ячейку.

В пять вечера он покидал порог фабрики и шагал домой, на Кузнецкую.

По широкой улице с грохотом неслись трамваи, полные человеческих тел. Словно пьяные, качались они из стороны в сторону, звонками преграждая путь пешеходам. Улица жила своей особой вечерней жизнью. Черные авто легко скользили по хрупкому снегу, неся впереди себя светло-желтые полосы. Люди ныряли меж машин, атаковали вагоны трамваев.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.