Уже в феврале они создают «Общество ревнителей высшего образования» и начинают действовать. Прежде всего ревнители зондируют отношение властей.

Они получают поддержку с легкостью, которая почти неправдоподобна. Многие из них хорошо помнят безответные петиции, которые писались в адрес дореволюционного правительства. Советская власть отзывается не только быстро, но и вполне практически. Девятого марта Совнарком Туркестанского края поручает наркому просвещения организовать Народный университет. Что это такое, никто толком не представляет, но на нужды высшего образования отпускаются даже деньги - два миллиона. Деньги - вещь зыбкая, в те времена особенно, зато Совнарком дает в придачу два здания, очень хороших. Начало заложено, и весенний день девятого марта мог бы войти в историю как приятная, хотя и небольшая веха.

Однако истории было угодно, чтобы этот день вошел в нее под знаком другого события, большого и грозного. Девятого марта у северных пределов нашей страны, в Архангельске, прогремели выстрелы и на берег высадились солдаты в незнакомой форме.

Началась интервенция.

Архангельск далеко, и выстрелы, раздавшиеся там, поначалу не отозвались в Ташкенте. Пальбы хватало своей: уже поднимали голову шайки Хал-Ходжи и Мадамин-бека, уже и сам Иргаш, басмаческий главарь, провозгласил себя «правителем Ферганы». Но басмачи, подобно эпидемиям и саботажу, воспринимались как временные помехи: от них, конечно, надо избавляться, а дела пусть идут своим ходом.

Открытие Народного университета состоялось 21 апреля.

Люди набились в Дом свободы. Пришли делегаты краевого съезда Советов, народные комиссары республики. Пришел сам Петр Алексеевич Кобозев, чрезвычайный комиссар центральной Советской власти по Средней Азии. Один оратор сменял другого, за интеллигентом-инициатором слово брал депутат из солдат, и не было в речах разнобоя. Зал возбужденно поддерживал оратора: «Даешь университет! У-ни-вер-си-тет!»

Открытие состоялось. Но ведь не было никакого университета! Под этой вывеской собрались курсы кройки и шитья, детские площадки, мусульманские школы и музыкальные кружки. В том, что новый «университет» взялся руководить стихийным порывом к просвещению, не было ничего, кроме пользы. Но название обязывало. Надо было создать высшую школу. Здесь порыва мало, нужны профессора, учебники, приборы...

На этот счет у организаторов университета имелся очень простой и хороший план. Нужно набрать студентов-это раз. С осени пускай начнут заниматься - это два. У кого? Первые два года будут слушать общие курсы, их можно вытянуть наличными силами. Тем временем Москва и Петроград пришлют профессоров, развернутся кабинеты и лаборатории, оснащенные современными приборами, и уже в самом настоящем университете студенты пройдут специальные предметы, завершающие цикл наук. Это три.

Сейчас у нас какой год, восемнадцатый? Значит, в двадцать втором будет первый выпуск. Вот и все.

Милые ревнители, в каком розовом свете виделось им будущее! Мог ли хоть один из них представить той возбудительной весной, какими тяжелыми, какими не подходящими для всех этих планов окажутся ближайшие же месяцы!

И без того жарко летом в Туркестане, а такого, наверно, еще не бывало. Фронты открывались один за другим. Когда на Ташкент пошли басмачи, путь им преградил Ферганский фронт. Мятеж семи-реченских белоказаков - и сразу же вслед за Семиреченским возникает Оренбургский фронт: это атаман Дутов овладевает Оренбургом и прерывает связь Туркестана с Советской Россией. Мятеж в Ашхабаде, и вот уже на Ташкент наступают с запада - Закаспийский фронт. А под самым боком затаилась эмирская Бухара. И, наконец, англичане открыто вводят на территорию Средней Азии свои войска. И все это в одно лето.

Но весной об этом еще не знали. Над шумом и зеленью города победно гремели трубы революции, собрание кричало: «Даешь университет!»

Удивительно ли, что на волне победоносного порыва людям грезились великолепные планы?

Удивительно и непостижимо другое - что планы эти были выполнены.

Вместе с дипломом я нашел в бумагах отца зачетную книжку. Обычная зачетка вроде той, что была у меня: какой предмет, когда читался, сдан ли. Лекции отдельно, семинары и практикумы отдельно. Я таких зачеток поперевидел.

Но здесь была зачетка отца. «Время поступления - август 1918».

Я еще раз просмотрел все листки, надеясь, что между ними затерялась какая-нибудь бумажка, свидетель тех малопонятных и грозных лет. Ничего такого не было, обычная зачетка. Курсы сданы, практические занятия отработаны, за девятнадцатым годом двадцатый, потом два следующих. Ничто не напоминало, какой ценой добыта обычность этого студенческого документика. Хорошо бы расспросить отца, но поздно. Бумаги его обыденны. «С апреля 1918 года работал по организации Туркестанского государственного университета в г. Ташкенте, куда осенью поступил учиться, продолжая работать. В августе 1919 года был мобилизован в РККА, работал в Политуправлении штаба Туркфронта ассистентом фронтовой партшколы, одновременно продолжал учиться...»

Самый первый учебный год, самый первый зачет, подписано: Г. Черданцев. Это Глеб Никанорович, первый ректор университета. Было тогда ректору тридцать с небольшим.

Я нашел его отчет о первых годах университета, написанный сдержанно и суховато.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.