Хорошая мысль редко придет сама.
Разве это плохая мысль - взять отпуск весной, в апреле, и поехать на родину, где ты не был двадцать лет? Мысль отличная, особенно если родина твоя - Ташкент.
Отличная, но несамостоятельная.
Смеляков написал оду:
... Мы позабыть никак не в силах - ни старший брат, ни младший брат - о том, что здесь, в больших могилах, на склонах гор, чужих и милых, сыны российские лежат.
А если ты позабыл, то вспомни, что дедов твоих, обоих, приняла та земля; и отца с матерью дала тебе та земля; и что на той земле в первом на твоем роду пионерском лагере кровати, помнишь, стояли под огромными урюковыми деревьями и перезрелые урючины, как бомбы, срывались на вас, сонных. В те дни на тысячи таких кроватей с воем падали настоящие бомбы, рушились стены, отец прилаживал в воронке свой миномет; но там падали урючины, и жутковато было смотреть, как они висят над тобой, готовые сорваться.
Вспомни хотя бы это, и придет тебе в голову хорошая мысль.
Жители Ташкента - большие патриоты. Гость должен увидеть главное!
«Как, вы не купались в Комсомольском озере?» Этот вопрос я слышал мальчишкой: озеро только что вырыли и обсадили тощенькой джидой. Теперь деревья выросли, тени много. Уже появилось и стало популярным новое Ташкентское море, а воображение горожан снова взволновано каким-то колоссальным Чарвакским морем, которого еще нет, но которое, говорят, будет.
Наведываясь в Москву, моя ташкентская родня всякий раз по-новому агитировала за Ташкент. То я должен был мчаться туда, чтобы посмотреть оперный театр: другого такого нет нигде. Потом появлялось что-то новое: башня с курантами. И вот совсем недавно: «Тебе необходимо приехать, посмотреть гостиницу «Ташкент»!»
Вот я и приехал. Но про гостиницу никто и не вспоминает. «Как, вы еще не были в студгородке? Вы обязаны его посмотреть!»
Студгородок. Корпуса, корпуса, корпуса. За столом дощатой времянки сидит русый малый в коричневой ковбойке и орет в трубку, чтобы принимали объект. Самосвалы. Возле расчищенного подъезда выгружают стулья, много одинаковых стульев. Спортивный дворец новейших очертаний. Все великолепно.
Внутри железобетонного скелета гость замечает студентов, они стоят цепочкой, перекидывают кирпичи и перекидываются шуточками.
Гость останавливается, смотрит, слушает; может быть, вспоминает немного лето сорок девятого, изрытые Ленинские горы и свою бригаду однокурсников; еще думается ему, что неплохо бы дать этим мальчикам и девочкам брезентовые рукавицы, потому что для непривыкших пальцев кирпич плох: стирает кожу, а потом больно писать.
Все правильно: Ташкент, весна. Строят новый вузовский городок, потому что и университету и другим институтам тесно. Не им одним тесно: в Узбекистане три десятка вузов, все растут, всем строиться надо, ничего удивительного.
И все-таки удивительно.
Ташкент, весна, восемнадцатый год.
Первая весна новой власти. В старом городе, в новом - кричат, галдят люди, птицы горлопанят в молоденькой листве, и над всем, над всеми, перекрывая птиц и людей, гремят трубы революции.
Той весной революция расколачивала старый порядок. Бац! Даешь банки. Бац! Отдай железные дороги. Над горами конфискованного хлопка и над белыми садами, которые только что обрели новых хозяев, над нищетой, саботажем и голодом, над выкриками спекулянтов и выстрелами басмачей - трубы, трубы революции!
В океане всеобщей безграмотности растворилась малая капля людей образованных: учителя, врачи, юристы. Есть еще несколько агрономов и инженеров. Несколько преподавателей высшей школы, случайно оказавшихся в Ташкенте. Они находят друг друга и ищут способ быть полезными. Их суждение единодушно: для строительства новой жизни Туркестану нужны кадры, местные квалифицированные специалисты. Нужен Туркестанский университет.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.