— Ладно... А то оставайся, Моргунов.

— Никак не могу, Анисим Николаевич. Тут от меня представитель есть... Меньшой...

Он застенчиво улыбнулся и, подтянувшись, добавил:

— Счастливо оставаться, товарищ полковник!

— Будь здоров, Василий Кириллыч, — ответил Бабич и задумчиво добавил, когда Пират вышел: — Хороший был солдат... Ну, ладно. Пошли и мы.

И, конечно, первый, на кого наткнулся мой взгляд, был Андрейчик Ковальский. Он стоял возле окна, упирая руки в поясницу под широким лохматым пиджаком, и покачивал головой. Лицо выражало такую скуку, словно был он не человеком, а вяленым рыбцом с наклеенными усиками.

Подруга Мила, наверно, заразилась от него скукой, потому что она ходила как парализованная и все время обращалась к Лене с малопонятной просьбой:

— Дай что-нибудь от башечки пожевать. Губы у нее вытягивались в куриную гузку, и, если б она не прикладывала руку ко лбу, я и не догадался бы, что просит она какое-нибудь лекарство от головной боли.

Но только врала она, это точно. Никакая голова у нее не болела. А просто с некоторых пор у нас в городе объявилась мода выглядеть скучно и утомленно, жаловаться на усталость и вообще прикидываться убитыми наповал.

Ребята, зараженные этой модой, даже выучились по-особенному обращать свое внимание на окружающий мир. Задерет брови и одновременно опустит веки, вот-вот кожа разорвется. И так насобачились они управлять своим лицом, что могли бы такой номер свободно показывать в цирке. Или в кино.

Танцевали они, как снулые судаки. Парень выгнет спину колесом, вытянет личико страданием, подбородком вперед, изобразит бровями и веками смертельный номер и качает головой в такт музыке. Да так горестно качает, как будто, пока он тут находится, дома у него один за другим мрут родичи, а он ничем не может им помочь. А девушка при этом извивается, ровно акула, которую поймали, связали и сейчас будут ей выдирать зубы по одному и без наркоза. И выражение у нее такое же: с одной стороны, акула, а с другой стороны, жалко смотреть.

И разговаривали они как-то чудно: невесело, с кривой усмешкой, будто соревновались, кто кого перескучает.

— «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть», — говорила про них Шура и называла собачьими аристократами и покойничками.

Покойнички держались обособленно. Их ряды пополнялись за счет лиц, разочарованных в жизни. А разочароваться в жизни — сущий пустяк. Надо только уяснить себе, что жизнь есть сплошное разочарование и что человек все равно умрет. А раз он все равно умрет, так лучше бы ему совсем не рождаться. Но если бы он не родился, как бы узнал он, что жизнь есть сплошное разочарование? Вопрос действительно тяжелый. Тут волей-неволей заскучаешь.

А на самом деле покойнички пили и ели, как живые, и наряжались они, как живые, и маникюр делали, и даже женились, что покойникам уже совсем ни к чему.

Я осматривался и удивлялся: как это в такой тесноте могло уместиться столько народу и как при этом каждый выделялся своими привычками, почти не цепляясь за соседа.

А меня позвали сюда из-за Витьки, чтоб, значит, и Витьку позвать. Это точно. Витька смотрел на Лену тяжелыми глазами, как щенок, и чувствовалось в этом взгляде много такого, что он сумел скрыть от меня, хотя мы с ним были друзьями-приятелями. Лене он тоже нравился. Это я понял только сейчас. «Смотри, пожалуйста, как умеют люди скрывать! — думал я. — Кто бы сказал в цехе!»

И снова я получился не сам по себе, а при Викторе Моргунове.

Но Лялин папа оказывал мне почему-то предпочтение перед другими гостями. Он несколько раз уводил меня к себе, и вообще мне показалось, что и сам он чувствовал себя дома не очень свободно.

Лялина мама была похожа на танцовщицу с картины, которая прибавила в весе килограммов пятнадцать.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.