Свобода чувств внушила идею другой свободы – свободы действий, повлекшей за собой падение французской монархии. Буржуазия, придя к власти, мечтала пересоздать мир. Конституция США провозгласила: «Все люди равны. У них есть неотъемлемые права, между прочим, право на жизнь, свободу и счастье». Но понятие «счастье» неотделимо от любви. Следовательно, человек имеет право и на любовь. Но права немыслимы без обязанностей. Ибо свободный гражданин не должен подчиняться низким страстям.
Сентиментализм в литературе ушел в прошлое вместе с развратными аристократами. На смену пришел романтизм – детище революции. Евангелием буржуазной идеологии любви стала «Новая Элоиза» Руссо. Вместо галантной фразы – правдивость и искренность. Любовь должна стать чистой и целомудренной, нужно любить прежде всего душу, ум, а красивую внешность – лишь ради ее более прекрасного внутреннего содержания.
Главной ценностью буржуа был брак. И вот, с началом XIX века вырабатывается новый социальный стереотип – былой безнравственности противопоставляется идеал чистой супружеской жизни: все должны связывать себя семейными узами по обоюдной любви. Действительность, как и всегда, оказалась сильнее идей: полную безопасность буржуазного существования могли обеспечить только рамки упорядоченного семейного хозяйства. После падения наполеоновской империи идеалом женственности провозгласили ту, рядом с которой надеялись найти уют, – мещаночку.
Победившая буржуазия закладывала, как ей казалось, незыблемые основы своей власти, но романтики все еще видели мир в его глубоком неспокойствии. Романтизм провозгласил идею любви страждущей, несчастной, несбывшейся – в ней были красота и свобода, чего уже не было в буржуазном обществе, помешавшемся на деньгах. Тон задавала Англия: именно там возник Байрон, поэт-бунтарь, снискавший мировую известность.
Европейский романтизм оказал сильное влияние на Россию. В русской литературе не было ничего, подобного любви трубадуров, любви Тристана и Изольды, Данте и Беатриче, Ромео и Джульетты. Любовный культ женщины – прекрасный цветок западной христианской культуры. В XIX веке предпринята попытка перенести его на суровую российскую почву. Главный романтик Василий Жуковский, создавая пленительные женские образы в своих балладах, использовал немецкие прототипы. Он и женат был на немке. Пушкин создал образ Татьяны Лариной, воспитанной на англо-французских «обманах», ставший русским путеводителем по морю любви. Из него выросли тургеневские героини – эталон для мужчин-романтиков. Все это породило уникальную субкультуру. Русская духовная элита выпестовала неповторимый культ женщины и любви, может быть, даже более глубокий и более духовный, чем у рыцарей-трубадуров. В аристократических гостиных, в затерянных среди полей и лесов дворянских усадьбах вырастало необычайно трепетное, тонкое и глубокое, страстное и чистое, истинно человеческое понимание любви. Искренность, простота, тонкая духовность русских девушек и женщин и вдохновляемые ими чувства мужчин – все это воспето строками русских поэтов, мелодиями русских романсов и до сих пор остается непревзойденным идеалом.
А в Европе уже в 1840-е годы наступает господство позитивизма с его механической тенденцией к опредмечиванию человека. Основоположник этого учения Огюст Конт (1798–1857) провозгласил, что подлинное, «положительное» знание может быть получено лишь как результат отдельных специальных наук и их синтетического объединения, а философия как особая наука, претендующая на самостоятельное исследование реальности, не имеет права на существование. Этому ученому, которому суждено было стать отцом современной социологии, казалось, что, отбросив религию и Платона, опираясь на несомненные результаты науки, удастся дать бесспорные основания для новой морали, религии и законодательства. В новой научной системе нет места ничему идеальному (наблюдение вместо воображения), в том числе и любви.
Позитивизм и натуралистический роман (Бальзак, Золя) постепенно вытеснили из человеческих отношений поэзию и романтику. Все это отразилось и на главной ценности буржуазии: брак стал ярко выраженным браком по расчету. «Мы воспитываем наших дочерей как святых, а потом продаем, как молодых кобылиц», – констатировала Жорж Санд. В ее произведениях открыто зазвучала тема женской эмансипации, но это были требования не политических свобод для женщин, а равенства чувств («женщина должна иметь право отказа») и экономического равенства.
Английские джентльмены попытались возродить в середине XIX века дух рыцарской любви и преклонения перед Дамой. Но эта смесь благородства, деликатности и невежества буквально пригвоздила женщину к дому, к семье. И кроткая викторианская жена – продукт тиранического воспитания – оказалась совершенно асексуальной. Ее так оберегали от реальной жизни, что и будучи в браке она была абсолютно невежественна в вопросах физиологии. «Деликатность» доходила до откровенного ханжества. Неприлично было обнажать даже ножки столов и стульев, ведь слово «ножка» так много обещало необузданному викторианскому воображению. Врач обследовал больных сквозь одежду. Медицинские учебники того времени пестрели сообщениями о негативных последствиях секса. Аскеза стала модным лозунгом, уже не имевшим под собой религиозного основания. Викторианская мораль считала, что секс, даже в браке, позволителен только в одном случае. Американка миссис Стокхэм заявила в 1894 г., что муж, который требует этого без намерения зачать ребенка, превращает жену в проститутку. Многие болезни объяснялись сексуальной активностью. Утверждалось, что оргазм ослабляет больше, чем каждодневный труд. Подобная мораль послужила одной из причин увеличения психических заболеваний: многочисленные невротические симптомы возникали именно на сексуальном фоне.
Итог ХIХ столетию подвел Фрейд. Он провозгласил, что вся христианская духовность – это всего лишь подавленная сексуальность, т. е. лишь промежуточный период в истории цивилизации.
Утверждение Фрейда, что невротические недуги, которым подвержены люди, являются следствием сексуальных сбоев, воспринималось поначалу не иначе как непристойность. Но фрейдизм глубоко пустил корни, чтобы в ХХ веке дать обильные всходы. Слово «либидо» быстро вошло в обиход.
То, что прежде называлось романтической любовью, подавалось теперь как обратная сторона физического секса, но сторона подавленная. Общество создавало множество препятствий на пути секса – он был столь труднодоступен, что люди были вынуждены подавлять его. Эта подавленная энергия поднималась в голову, находя выражение в поэзии, живописи, искусстве, порождая прекрасные мечты.
На Западе учение Фрейда изменило весь ход феминизации. До этого феминизированная любовь была неотделима от романтической, что оказывало воздействие и на мужчин, хотя их реакция отличалась от женской. Женское сексуальное равенство постепенно устранило деление на добродетельных и испорченных. Изменилось и отношение к женщине как таковой. Она, как теперь считалось, предпочитает секс самой возвышенной любви.
В России в краткий период Серебряного века о любви написано больше, чем за все предшествующие века. Причем фрейдизм, становившийся на Западе доминирующей концепцией, не имел популярности. Русская мысль впала в другую крайность – мистицизм. Возникшая русская философия любви оказалась одновременно и этикой, и эстетикой, и психологией, и постижением божественного.
Символисты сознательно искали признания только у интеллектуальной элиты. К массе они чувствовали лишь презрение. Это были, говоря по-русски, господские штучки. В России, где в крестьянской среде ещё сохранялись патриархальные устои, отношение простого народа к любви лучше всего характеризует высказывание лакея Яши из чеховского «Вишневого сада»: «По-моему, так: ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная». Для простого народа, вплоть до советской власти, любовь – это привилегия и прихоть господ.
После Октября началось охаивание всего «ангельского», «святого», высвобождая «звериное» в душе человека. Культивировалось отрицательное отношение ко всем прошлым традициям, что не могло не сказаться на падении нравов. Свободная любовь стала одним из лозунгов эпохи. Большую популярность приобретает пресловутая теория «стакана воды». С точки зрения марксистской идеологии женщина – это прежде всего человек. Если рассматривать ее как сексуальный объект, то это умаляет ее человеческое достоинство. Следовательно, не стоит придавать этому серьезного значения: удовлетворение сексуальных потребностей должно быть таким же простым, как выпить стакан воды. Ярким идеологом новой морали стала Александра Коллонтай.
Распространение «революционной» морали привело к самым печальным последствиям. Количество венерических больных выросло в несколько раз, причем заражалась рабочая молодежь не от проституток, а друг от друга. Появилось множество внебрачных детей.
Свободная любовь закончилась в 1929 году (год великого перелома) вместе с другими свободами. «Вот и пронеслась сексуальная революция, а счастья все нет», — с грустью констатировали Ильф и Петров.
1930–1950-е годы характеризуются полным запретом на сексуальную тематику в средствах массовой информации. Это коснулось и любви, которая признавалась буржуазным пережитком. При Сталине семья стала «ячейкой коммунистического общества», а внесемейные любовные отношения объявлены аморальными. Соответствующие директивы спускались деятелям литературы и искусства, в творчестве которых воспитательная функция реализовывалась в ущерб эстетической. Если положительные герои и заблуждаются, то обязательно встают на путь исправления, возвращаясь в семью, а чаще ревновать приходится к работе, которой отдает себя не способный на измену любимый человек. Даже в произведениях Платонова, Булгакова, Пильняка прослеживается тенденция к упрощению любовных отношений, что вообще характерно для тоталитарной культуры. Исключение – «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Это великая и вместе с тем трогательная история любви – единственный настоящий любовный роман в советской литературе.
Запад устоял против пролетарских революций, и там подобных проблем не было. Но в 1929 г. (как раз накануне «запрета») Россию успел посетить марксист, сторонник сексуальных реформ, ассистент доктора Фрейда – австриец Вильгельм Райх. Он побывал в молодежных коммунах и сделал вывод: в России произошло досадное торможение сексуальной революции. Публикация книги «Сексуальная революция» в 1936 г. вызвала оглушительный скандал. Райха запрещают коммунисты, фашисты, буржуазные либералы. Но учёный в 1939 г. достиг берегов Америки и там нашел понимание и поддержку. В 1950 г. Райх основывает институт, где занимается самостоятельными изысканиями.
Появление Райха в США не прошло даром. Иначе чем объяснить, что никому не известный энтомолог Альфред Кинси, занимавшийся осами, именно в 1939 г. вдруг решил бросить своих насекомых и посвятить жизнь борьбе за сексуальное счастье человечества? В течение 10 лет он проинтервьюировал более тысячи человек и выпустил книги «Сексуальное поведение человеческого самца» (1948) и «Сексуальное поведение человеческой самки» (1953). Его исследования показали, что люди гораздо менее нравственны, чем им хотелось бы верить. Ученый установил, что большинство американцев приобретают сексуальный опыт вне брака и что около 50 % девушек выходят замуж, уже утратив невинность. Америка была поражена. Но данные вызвали острый интерес. Книга появилась в каждой семье и была переведена на многие языки мира. Она состояла из предельно откровенных сексуальных историй, которые доказывали, что в отношениях между мужчиной и женщиной существует один только механический секс. Любовь Кинси рассматривал как бесполезную фантазию.
Сексуальная революция в США приходится на 60-е годы, но ее символическим началом можно считать выход в свет в 1953 г. журнала «Плейбой». К тому времени западное общество постепенно превращалось в потребительское. Протестантская этика, предписывающая воздержание, самоограничение, утрачивала популярность. На жизненных знаменах миллионов появился новый девиз: «Удовлетвори свои желания!»
Бороться против сексуальной революции оказалось бесполезно, так как ее поддержала молодежь. Развившийся в результате культ молодости был только одним из аспектов чрезвычайно сложной социальной революции, но он усиливался ностальгией и завистью множества более зрелых людей, которые ощутили, что война украла у них их собственную молодость.
Популярные рок-группы провозгласили любовь религией, способной спасти мир. Новая «религия» из Америки переместилась в Европу. Секс без ограничений становится таким же атрибутом свободы, как джинсы и рок-н-ролл.
ХХ век познал уникальный исторический момент: целых сорок лет счастливой сексуальности без опасности забеременеть или заболеть смертельной болезнью. Это было время, когда с сифилисом уже научились бороться, а СПИДа еще не было. Нашу страну сорокалетие счастливой сексуальности обошло стороной.
На Западе искали любовь, разнообразя технику секса, у нас же принцип «возлюби ближнего своего» как-то не прижился. Так что секс без любви ради самого секса – это главное отличие нашей сексуальной революции.
Вся романтическая литература, от «Тристана и Изольды» и «Ромео и Джульетты» до набоковской «Лолиты» и далее вплоть до современных романов, наполнена страданием и смертью. Повторяющиеся сюжеты невольно наталкивают на мысль: а может, трагический финал и придает любви ореол возвышенности, а без этого она лишь «половое чувство, выраженное поэтически» (Акутагава)? И в течение веков люди просто использовали красивые слова, чтобы облагородить один из своих природных инстинктов? Ведь любая романтика в любви рано или поздно заканчивается сексом. Так что же такое любовь? Переходное состояние «между желанием и конвульсией» (Элиот)? Или что-то, что продолжает объединять мужчину и женщину, когда они уже оделись?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Почему мужчины живут меньше женщин
Любовь для тех, кому за...
Любовь глазами психологов
Livejournal
LiveInternet
Блоги@mail.ru
Open ID
комментарии
Самое удивительно то, что представления кардинально менялись от эпохи к эпохе. Не просто там корректировались, а изменялись совсем! И вот думаешь, насколько же твои представления подходят к нынешнему времени?