Работа движется обычным чередом. Я подкидываю Мишке известняк, металлодобавки, окалину. Игорь грузит окатыши и агломерат. Однако чувствую, сердце мое не лежит на месте. Затаив дыхание, гляжу на тросы. Все вроде ладно. Бегут они по ручейкам роликов спокойно, как и положено. И вдруг хрясь — лопнул левый трос. Почувствовал это сразу, а верить не хочется. Закрываю глаза, стою не шевелясь. «Может, пронесет», — думаю. Потом, как ребенок, подсматриваю. Через узкие щелочки вижу, как на ветру качается оборванный трос, как грейфер своими объемистыми челюстями ухватил очередную порцию и безжизненно замер.
Первым мою беду заметил Мишка.
Прибежал он, сухой, поджарый, заводил носом.
— Как в бункерах? — спросил я.
— Барабанов пока не видно, но спешить надо.
В более благоприятный момент Мишка наверняка подбросил бы какую-нибудь сногсшибательную остроту, но сейчас лицо его было печальным, губы кривились. Не дослушав меня, он бросился к телефону.
Семинова я знал до того, как он появился в нашем цехе. С ним мы из одних мест и одногодки, но сразу оговорюсь, что вместе мы не шастали по чужим огородам, не делали лаз темными, осенними ночами к Дуньке Хомутовой. На это мастер был Мишка.
Вечером, когда усталый люд укладывался на поной, Мишка с двумя-тремя такими же, как и он, деревенскими сорванцами проникал в огород к Хомутовой. Особенно ему нравилось лакомиться малиной. Запах ее пьянил Мишку. А малина у соседки была особенная: душистая, темно-бурая, величиной с наперсток и без косточек. Бросишь такую ягоду на язык, а она сама в рот катится, на ходу тает. Наутро Мишкина мать ходит по скрипучим половицам и недовольно ворчит:
— Вставай, дармоед! Сознавайся, был вечор в Дунькином огороде?
Мишка молчит, сладко позевывая. А лет в двенадцать работал он наравне со взрослыми. Бывало, сидел, покачиваясь, на широкой спине лошади — погонял ее на пахоте, сенокосе. В огороды уже больше не лазил. Сам засыпал раньше, чем взрослые. Дунькина малина оставалась целехонькой.
Недавно идем мы с Семиновым по тенистой аллее Луначарского, а Мишка за квартал до рынка носом шмыгает, улыбается. При этом ' тонное морщинистое лицо его делается озорным.
— Чуешь, как малиной пахнет?
Я оглядываюсь вокруг, но, кроме кустов акации, ничего не замечаю. А Мишка сверкает глазами и хохочет. Он ведет меня на рынок. Склоняет свое скуластое лицо в корзины торговок и нюхает:
— Вот эту беру. Пять стаканов, бабуся.
— Куда тебе столько? — спрашиваю я.
— Это не себе. С бывшей соседкой рассчитываюсь. Должок имею великий.
К крану подошел Игорь, смотрит он на грейфер и головой покачивает. Настроение у напарника сменилось, пропала улыбка, сузились зрачки, глаза стали злыми, острыми. От одного взгляда занемеешь. Понять Игоря тоже можно. Ведь лопалось, как мыльный пузырь, наше обещание. «Что ты сейчас скажешь, — думаю про себя, — опять человека с тросом сравнишь?» Жду. А Игорь молчит, и я не выдерживаю.
— Правду ты говорил, что не стоит выворачивать душу и показывать слабость. А я не утерпел, все наружу вывалил. Любуйся.
У напарника вспыхнул огонек раздражения, но тут же погас.
— Не заводись, не жги порох понапрасну. Без этого не сладко, — спокойно ответил он.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.