Как она любила ужинать с отцом и матерью! Как она их любила...
– Боже мой! Неужели все это было?.. Неужели когда-то я любила вставать рано и радоваться, что так рано начинается новый день в жизни... Какая глупая и счастливая была пора. – Таня повернулась к окну, потерлась лбом о чуть запотевшее стекло. – Какой снег выпал... настоящий снег.
А за окном уже ночь, небо в непроглядных тучах, сквозь них едва-едва просвечивает луна. Но все видно: улицу, дома, пристройки – они лишь слегка размыты первозданной белизной снега.
Издалека чуть слышно донесся вой автомобильного мотора. Он все возрастал, и к нему понемногу примешивалось характерное дребезжание старого автобуса. Таня отодвинулась от окна, встала и в нерешительности глядела на Славу. Он сказал, не оборачиваясь:
– Сиди, Таня, завтра поедем.
Автобус проехал, развернулся и остановился почти у Таниных окон. Откуда-то появились обрадованные пассажиры и торопливо полезли внутрь через плохо открытые двери. Последней впорхнула девчонка в болоньевой куртке, махнув на прощание долговязому парнишке. Парнишка тоже ей махнул и тут же сунул руки в карманы, всем своим видом выражая невозмутимость. Когда автобус тронулся, он долго провожал его взглядом, потом повернулся и медленно пошел в другую сторону.
– Ты, наверное, есть хочешь? – спросила Таня.
– Не отказался бы.
– Я картошки пожарю... – Она задернула занавески, включила свет и вытащила из-под лавки ведро с картошкой. – А ты пока печь растопи.
Слава мельком огляделся, избегая прямо смотреть на Таню. Ничего тут не изменилось за много лет – все так же просто, чисто и уютно. А он с детства любил этот деревенский уют с большой, но аккуратно обитой глиняной печью в прихожей и приткнутой сбоку маленькой печкой с плитой: любом ребенок в доме может легко ее растопить. Крашеные лавки, столы, шкафы – все это было привычно ему и казалось красивым своей целесообразностью.
Он нашел топор с поломанным топорищем, наколол щепы, и через несколько минут печь уже гудела и стреляла.
Печная дверца и плита быстро нагрелись, и от них потекло живое тепло. Слава придвинул и свалил набок небольшую скамейку, сел на нее и стал смотреть на огонь за раскалившейся, малиновой дверцей, беспрестанно вспыхивавшей маленькими яркими точечками: наверно, это сгорали от прикосновения с нею невидимые пылинки.
Присев на корточки у ведра, Таня как-то очень по-домашнему и очень грациозно чистила картошку. Слава искоса поглядывал на нее, и снова щемило сердце от тихой обиды, что она не жена его и никогда ею не будет – теперь уж наверняка. Он вздохнул и уныло спросил:
– Как ты попала в эту систему?
– В торговлю, что пи? – не отрываясь от дела, переспросила Таня.
– Нет... То есть... Ну да, в торговлю – из-под прилавка.
– Постепенно... – Таня усмехнулась. – Хотя мы и не занимались этим – продавцы, я имею в виду... Мы должны были только помалкивать, в случае чего дружно и убедительно, цифрами подтверждать, что дефектура была реализована как положено...
– Пересортицей баловались...
– Тоже... Ну, в общем, директорша занималась всей этой бухгалтерией, сводила там на бумаге...
– Но и вы с этого имели?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Бедуют Иван Федорович Литвинчев, председатель исполкома Омского городского Совета народных депутатов и Александр Ревин, первый секретарь Омского горкома ВЛКСМ, делегат XVIII съезда ВЛКСМ
60-летию Ленинского комсомола посвящается