История первая

Еду в интернат № 3. Интернаты бывают разные, этот из серии детдомов. Приехал. Спрашиваю. Заглядываю в класс, вижу только затылки. Ребята сидят на партах (нарушение!), а некоторые поставили ноги на скамейки (еще нарушение). Из-за этого и не могу рассмотреть Веру Гордеевну, так по-домашнему окружил ее класс. А когда уходили мы, ребята смотрели на меня с обидой, и я чувствовал это... Извините, ребята, мне стоило подождать.

Вера Гордеевна Свидерская спокойная, обстоятельная, а в голубых и таких добрых глазах можно увидеть самого себя. Наверное, ее класс потому и садится поближе.

Итак, что же для ребят легкая атлетика? Все! Тренировка у Крепкиных – главная радость. А главное наказание – отмена тренировки. Зато как же приятно вернуться вечером со стадиона, а на тумбочке – бутерброды... Столовая закрыта, и в интернате нет бабушки и распахнутого холодильника. Кто-то может сказать: подумаешь, оставили бутерброд. Нет, все-таки подумайте! Когда о тебе помнят, бутерброд – это колечко в непрерывной цепи наших поступков, и держат они нас возле добра и не дают овладеть злу.

Итак, самое страшное наказание для детей – не пустить на тренировку. Давайте и мы встанем на место неведомых нам детей... Задумаемся о светлом, радостном мире, именуемом «спорт». Ты едешь через весь город, и тебя ждут Вера Самойловна и Михаил Степанович. Они что-то говорят и что-то делают, а вокруг веселые ребята, и от них и тебе тоже достается крошка тепла, принесенная ими из своего дома.

В интернат № 3, где живут круглые сироты и дети родителей, лишенных родительских прав, пришел как-то тренер. Как и Вера Гордеевна, он имеет диплом Киевского института физической культуры. Оглядел их, мелкорослых, иногда угрюмых, иногда развязно-наглых (кстати, подобное относится и к тем, кто живет дома), процедил сквозь зубы: «Нечего мне здесь отбирать, «жираф» не вижу».

Итак, для спорта нужны длинные, стройные, как жирафы, дети, и тогда кому-то они обеспечат безбедное существование. А если таких детей нет? Есть обыкновенные. Все в костюмчиках, но пиджаки как с чужого плеча: некому подогнать. Да, они обыкновенные, не претендующие на олимпийские медали...

Вот передо мной обыкновенная девочка Ира. Только почему из школьного фартука – скучного дополнения к форменному платью – она сотворила это воздушное чудо? Я хвалю ее, а сам думаю: дочку бы такую! Это же украшение дома. Нет, Ира не красавица – просто море обаяния!

Сегодня Ира пришла к Крепкиным и сказала: «Я хочу иметь разряд!» Нет, не заниматься спортом, нет, не завоевывать медали, а вот так, предметно: хочу иметь разряд.

Мне достаточно взгляда, чтобы сделать вывод: на большее она не способна. И я, тренер, запрограммированный на подготовку олимпийских чемпионов, должен ответить: «Нет!» И спортивное начальство, бегло бросив взгляд на Иру, согласно кивнет: «Молодец! Нечего засорять наши стадионы». Только, сказав так, я увижу, как погаснет ее восторженный взгляд, как смутится она и уйдет. Куда уйдет Ира? По возрасту она окончила интернат и сейчас в ПТУ, где учат шить обувь. Куда уйдет Ира?

На мгновение допустите мысль, что это ваша дочь или младшая сестра. Представьте, это ваша мать. И на старости лет она вдруг расскажет вам об оплаканном детстве. И вы будете сжимать кулаки, но ничего не сможете сделать. Крепкины же услышали о ее желании и обрадованно сказали: «Приходи! Ждем!»

И тогда я пошел по ее следам. Правда, сначала спросил: «Ира, откуда ты?» И, не смутившись, не застыдившись за тех людей, что произвели ее на свет, она все же вспыхнула яркостью щек и просто ответила: «Я не знаю. Меня сдали в Дом ребенка».

Мы сдаем белье в стирку, ботинки в ремонт. И можем, как выясняется, сдать часть своей плоти, оторванной беспощадно, бездумно, бесчеловечно, просто так оторвать от себя, сдать, забыть, не требуя квитанции на получение. Сдать свое, родное, кровное, орущее, еще не знающее – это навсегда!

Смотрю на нее и кричу беззвучно: «Где же вы, кретины-родители? Где же вы, подлые негодяи? Пусть минует вас радость материнства. Пусть в одиноких старческих снах приснится вам эта девочка, которую за вас вырастила Советская власть!» Здесь, в интернате, где Ира училась, мне восторженно рассказывали о ее прекрасных человеческих качествах. Не оттого ли пришла какая-то женщина, и Ира понравилась ей, и женщина удочерила ее? И все воспитатели были счастливы, как бывает всегда, если кто-то из их детей получает свою долю тепла. Кажется, та женщина была художница, она учила Иру рисовать. И я понял, откуда у нее несравненный фасон школьного фартука... Но прошло время, и та женщина привела Иру обратно...

Двадцать три года работает в детском доме Вера Гордеевна. Это она мне сказала: «Пока Ира здесь жила, она часто приходила ко мне домой, и я все время восхищалась ее золотыми руками. Если бы вы видели, как она шьет!» Да, я видел и думаю: Ира может одеть королеву. Только есть неподвластные нам законы, и, если запланировано, этот выпуск детского дома идет в ПТУ, где готовят обувщиков. Ира, так ее и назовем «золотошвейка Ира», идет туда.

Представьте, ваше дитя хочет стать медсестрой, а ее посылают учиться на парикмахера. О, как возмутитесь вы! Как неистребимой силой восстанет праведная родительская любовь против чинуш, которые посмели... Только у Иры никого нет. И она, имея волшебные руки швеи, учится шить чувяки... Но я рад был услышать, что в детдом пришел новый директор и поклялся: «Жизнь положу, но каждый НАШ ребенок пойдет учиться туда, куда он захочет».

Спасибо вам, неведомый мне Эдуард Александрович! Только таким и должен быть отец трехсот детей.

Пишу о том столь подробно, потому

что гнетут меня слова Веры Гордеевны. Пишу и думаю: чему же учили меня в институте физкультуры? Кто? Когда? Где? На какой кафедре института произнес слова о том, что физическое воспитание детей – удел одаренных?

Мы молчим с Верой Гордеевной... За окном, разравнивая пришкольную площадку, создавая свой стадион, бурчит бульдозер. Придут ли сюда тренеры?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.