- Все говорят.
- А ты помалкивай, дурак, черт, теперь за ним по пятам ходят, все равно как в тюрьме...
- Ни черта, он верткий, говорят, ячейку организует.
- Пойди на базар, окажи... Тянут тебя, дурака, за язык.
Разошлись. Табачный дымок плыл и становился все тоньше.
- Во имя отца и сына и святого духа... Голос у попа такой ехидной задушевности, что даже Генрих Ланге не смог удержать улыбки, однако, как полагается во время проповеди, слегка наклонил голову.
- Братие, наступили времена, когда дьявол гордыни и непокорства расточает семена раздора и омуты на святой Руси. Попираются ныне установленные богом и властью обожаемого монарха нашего законы. Брат восстает на брата, сын поднимает нечестивую руку на отца. Скорбят души праведников и веселятся сердца беспутных, растленных в разврате, позабывших свое отечество или не имеющих оного...
- Вот это закручивает!
- Тише, ты...
- Да поди он к чертовой бабушке!...
- Наступил день, когда верные сыны престола и отечества должны сплотиться...
- Здорово долгогривый старается.
- Пошли ко кресту, ко кресту пошли...
Протодиакон стоит как бык, которого неожиданно ударили кувалдой в лоб: он выкатил глаза, чуть выгнул шею, но не поддался и, свирепо вращая белками, раздувает ноздри, отыскивая врага.
Попик, с увлажненными глазами, поднял крест, благословил склоненные головы...
Генрих Ланге доволен, он пробует улыбнуться, отеплить голые глаза свои, но лишь дергает вбок головой и, незаметно для себя, шлепает по затылку случайно подвернувшегося ученика.
Через полчаса померкли солнечные лучи, через полчаса клепали котел для паровой машины и под вальцовками корчились листы полудюймового железа.
Котельный цех был железно холоден, пыль под ногами и паутина в стропилах, тусклые стекла окон, немолчный грохот, и, как воробьи, оглохшие ученики. Первый и лучший - Васька Синицын, он бегает как полоумный: ему нужно заработать сегодня свои тридцать копеек... Прошло уже одиннадцать часов, кружится голова, сосет под ложечкой и звенит в ушах, как будто бы бьет кто-то в серебряные колокольчики, которые спрятаны глубоко в мозговых извилинах. Прошло одиннадцать часов. Васька Синицын хочет заработать больше тридцати копеек, обязательно больше, чтобы хватило на всю семью. Ваське шестнадцать лет, но семья у него большая, одному не прокормить, а кормить, кроме Васьки, некому.
Когда служили молебен в механической. Васька молился, он глядел на желтый лик «спаса» и хотел угадать: нет ли в глазах этого «спаса» немножко милости к нему, Ваське Синицыну? Молитва складывалась такая:
«Господи, господи! Помоги отцу, чтобы избавился он от запоя, или еще лучше, господи, если я сразу вырасту и стану мастером».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.