Никакой надежды у Васьки не было, и темноликий «спас» смотрел почему-то в сторону, туда, где стоял сам хозяин, Генрих Ланге, а когда говорил проповедь поп, «спас» как будто улыбался: должно быть, пол умел молиться, а Васька не умел.

Нет, молитва не помогает ученику Синицыну: отец продолжает пьянствовать, сестру выбросили с фабрики. Говорят, нет работы. Мать еле ходит, скрюченная ревматизмом, и некуда Ваське податься, не на кого надеяться, только на свои руки. Эти руки за одиннадцать часов работы добывают всего лишь тридцать копеек, а нужно пятьдесят, хотя бы пятьдесят...

- Эй ты, свистун, дьявол, чего глаза распялил, не видишь, сволочь, заклепки горят?!

Васька выхватывает заклепки из горна, мчится к котлу, просовывает их в готовые отверстия, берет тяжелую поддержку. Скорей, скорей! Кто-то с размаху поощряет ученика подзатыльником, таким увесистым, что парень сразу, в два скачка, очутился около котла. Горячая окалина осыпается прямо на руки, но бросить поддержку нельзя и утереть слезы нельзя. Звенят над головой молотки котельщиков, гудит под ударами кувалд огромный котел, летят искры на спину, на лицо, ржавая пыль ест глаза. Ученик Васька зарабатывает свои тридцать копеек.

Так тянется вот уже три года. Эти три года прошли для Васьки баз Особых изменений, может быть, так пройдет вся жизнь, и ничего с этим не поделаешь: мать говорит: «Судьба», пьяный отец кричит: «Планида!»

- Васька, такая наша планида!... Неизвестно, что хотел оказать пьяный отец темным словом своим, но когда сестра Фенька вернулась однажды поутру пьяная и швырнула больной матери на колени трешницу, а потом принялась голосить и разодрала на себе кофточку, Васька понял, что такое «планида».

Январь горел в седом и режущем пламени, слипались глаза от мороза, валялся на дороге перемерзший конский помет, солнце выплывало в кругах.

Просаленная тужурка совсем не дает тепла, и Васькина грудь не выдерживает напора жгучего ветра, и ноги сами собой подплясывают, когда бьет их длинным хвостом поземка. До Калужской на трамвае стоит проехать восемь копеек. Слезящиеся глаза Синицына с завистью провожают новенькие вагоны.

«Катаются, дьяволы, - думает Васька, наблюдая за тепло одетой публикой, - катаются...»

Вдруг трамваи остановились, все высыпали на улицу, появились трехцветные флаги.

Закрывали магазины, школьники бежали веселой кричащей толпой, и сразу все смешалось: легковые и ломовые извозчики, гимназисты и студенты, господа в шубах и дорогих пальто, женщины и ребятишки, купцы и приказчики.

Молодцы из мясных лавок, с широкими ножами у пояса, в белых окровавленных фартуках, подняли на длинном шесте портрет царя. И молодцы из мясных рядов, господа в шубах и купцы запели гимн. Запрудили площади, закричали «ура».

Дома отец, пьянее обыкновенного, очень веселый и возбужденный орал:

- Мы им покажем кузькину мать, не на таких наскочили... Давай, Васька, глотни стаканчик, водка даровая, купцы всех угощают, истинный бог, со мной один расцеловался даже, иди, говорит, Петро, япошек бить, с япошками война объявилась...

Васька выпил с морозу чайную чашку водки, тощий желудок обожгло таким приятным огнем, что сразу стало все нипочем. Васька быстро согласился с отцом, что «япошки - черти, не нашего бога».

По утру 22 января 1904 года Васька, как и всегда, припрыгивая на морозе, бежал на завод зарабатывать свои тридцать копеек.

Зима прошла в суматохе, и все ждали, что обязательно должно произойти что-то необыкновенное и тогда наступит облегчение.

Рабочие, в особенности в литейной, были чем-то возбуждены, но чем?

Васька плохо понимал. В обжорке (в дешевой столовой) в гомоне и сплошной матерщине можно было разобрать гневные слова.

- Ну, будьте вы прокляты, погодите, мы еще посчитаемся...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.