Ощущая нежданное смятение, быть может от неясного спокойствия чужого человека, уходит Роман из избы - читальни.
- Стерва, - бормочет он сквозь зубы, поминая Алексея, - городская стерва!
Алексей нежданно узнал о мобилизации комсомольцев на деревенскую работу.
С обидой подумал о том, что посылают его, а не Ушакова и не Крюковского. Он хотел начать что - то доказывать, но сдержал себя. Рокот силовой станции пролетал в закрытые окна завкома. Приглушенно дышал завод за тучными каменными стенами. Алексей зашел в ячейку по дороге в цех: вечером должна была состояться беседа в ночной смене литейщиков. Но сейчас он постоял у проходных ворот и медленно пошел домой. Слушать какую - то беседу казалось теперь лишним, неуместным.
Говорил секретарь ячейки Щегловского чугунолитейного завода. На сцене, освещенные голубоватым светом рампы, сидели мобилизованные комсомольцы: Алексей и Виктор.
Алексей не слышал последних слов секретаря, увидел только увесистый сверток в его протянутой руке. Это были: книги, кошелек, трубка с кисетом и часы «Тип - топ» - подарки завода.
- Постараюсь оправдать, - сказал Алексей. - Приложу все силы.
Та же четырехдневная поземка, что встретила Романа Тутаева в снежную ночь, когда вышел он с вечерки, всхлипывала и подвывала на чахлой станции Приволье. Летучие огни возникли в недалекой мгле, рокот поезда летел за ними. Хриплый свисток паровоза взвился над станцией.
Единственный пассажир сошел в это черное утро на привольскую платформу. Он проводил глазами красную искру последнего вагона и, отворачиваясь от ветра, двинулся к продрогшей станции. Надо было дождаться рассвета.
... Изба - читальня помещалась в одном доме с сельским советом. Несмотря на то, что группа людей окружала молодого председателя, он живо поднялся навстречу новому избачу.
- Когда побеседуем обо всем? - спросил Алексей.
Громоздкая печь с дверкой, покрытой инеем, выползла на середину огромной закопченной комнаты. После заснеженной улицы воздух избы - читальни казался тяжелым и неподвижным. Часть малочисленных стекол заменили здесь фанерой. Длинная скамья протянула свои серые лапы из одного угла комнаты в другой.
Еще в вагоне Алексей думал о грядущих трудностях в работе. Он был почти уверен, что в избе - читальне нет четкого развернутого плана. «Пожалуй и краеведческой работы совершенно там не ведут, - догадывался Алексей. - Надо будет провести по всем селениям рейд оздоровления и зарядовой гимнастики» - дополнял он себя.
Глыбы нежданных неприятностей обрушились на Алексея и разгромили все его планы. Обмороженная печь и копоть на низком потолке резко отпечатались в его сознании. Он не мог оставаться в этом мрачном леднике и возвратился в загроможденный людьми сельсовет.
Все сразу перестали говорить и повернулись к нему. Мимо сельсоветского окна ползли по снежным полям синие дороги. Обманувшись фальшивым лётом, прозвонил сверчок под нагретой лежанкой. Молодые ребята вошли в сельсовет, толкая перед собой, словно снежные шары, клубы студеного пара.
- Делов много, - сказал председатель, - за всем не усмотришь.
- Да, но...
- Посевная у нас когда идет, думаем: закончим, и культурой займемся. А тут хлебозаготовки, сам понимаешь. И еще финансы. Вот разгрузимся только... А пока пусть так попляшут.
Прежний избач и комсомольский секретарь стремительно работал по сельсовету. Он терпеливо работал и дожидался, пока пройдет очередная кампания и можно будет заняться культурой. А пока собирал деньги по самообложению, ездил в район за керосином, перелопачивал с начинающей своей ячейкой зерно в общественном амбаре.
... Гудит огонь, вырываясь из белой печки. Начищенные наждаком лампы стоят на столе, обтянутом кумачом! Короткие скамейки держатся на крепких ногах. Белая известь стен отражает красный керосиновый огонь. Переливаются глянцевые плакаты со всех сторон комнаты. На окрашенном охрой фанерном щите, словно светлые птицы, трепещут брошюры. Все дала власть для людей, пожелавших работать.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
В порядке постановки вопроса
Очерк первый
«МОЙ ДРУГ» Н. Погодина в Театре революции