Впереди фронта

– Ну, искусители, – сказал старшина, – доваривайте кашу, а я наведаюсь к коменданту станции. Не пора ли нам приниматься за дело?

Вскоре подошел маневровый, взял наш вагон и потянул к вокзалу. Там уже ждали нас старшина с комендантом.

Из дверей теплушки валил пар: то доходила в котле каша, которую мы пожалели оставить, хоть так она и не доварилась. Кашу выставили на перрон и уже начали было выгружать взрывчатку, когда кто-то принес страшную весть:

– Немцы!..

Первые мотоциклисты были уже на дальнем мосту, что километрах в двух от станции; нам было видно, как мелькали их каски; под мостом в легком мареве поблескивали рельсы. Мотоциклисты двигались на Соколец, обходя Казатин с юга, в то время как наши части ждали их с запада, со стороны Бердичева. Комендант с отчаянием глянул на старшину и приказал подорвать мост, по которому теперь уже двигались велосипедисты. Издали они являли собой зрелище поистине феерическое: спицы в своем вращении сливались в ослепительно сверкавшие солнечные круги, а над ними – силуэты фашистов, застывшие в одинаковых позах гонщиков. И, может быть, перед лицом этой фантастической картины бессмысленный приказ коменданта, который, едва докончив фразу, покинул перрон и скрылся в своей комнате, показался нам почти нереальным. Старшина даже не успел ничего ему ответить и только распорядился:

– Забирайте кашу!

Когда мы поставили котел с кашей в вагон, старшина скомандовал машинисту:

– К мосту!..

Машинист какое-то мгновение ошарашенно смотрел на старшину, потом что-то сказал кочегару, паровоз чихнул и на медленном ходу начал двигаться к мосту.

Перед мостом старшина, стоявший на лесенке, крикнул машинисту:

– Под мостом – стоп! Слыхал?

– Слыхал!

Однако паровоз немного перебрал, он выскочил из-под металлических прогонов, зачадил черным дымом.

– Теперь берите с кочегаром кашу и несите. Как хлеб-соль.

– Кому?

– Им! – показал старшина на мост. – Да поскорее, черт побери! И угостите их как следует... Ну, прошу вас! Умоляю!

Старик соскочил с паровоза, за ним спустился кочегар (помощника у них не было), сняли кашу и по тропинке стали взбираться на высокую насыпь. Вот они уже на самом верху, потащили кашу к мосту. Потом оба исчезли из поля зрения, а над нами – какая-то беготня, возня, непонятные выкрики, не то удивленные, не то радостные. Тогда старшина, не спускаясь со ступенек, приказал мне:

– Ящики... быстрей... Под опоры...

Все продолжалось несколько минут. И вдруг заминка. Куда-то запропастился гнездовой ящик, к которому присоединялся бикфордов шнур. На поиски ушло еще несколько сумасшедших мгновений. И вот старшина уже стоял, готовый поджечь кончик шнура, но теперь машинист с кочегаром что-то замешкались. На наше счастье, паровоз коптил так, что света божьего не видно, и под прикрытием дымовой завесы мы смогли поставить под опоры еще несколько ящиков. Наконец машинист и кочегар съехали с насыпи. По всему было видно, что операция с кашей прошла благополучно. Наших остряков тешила мысль, что каша недоварена. И я подумал о том, что эти люди не перестанут шутить даже в самом пекле. За «хлеб-соль» машинисту перепал подарочек от победителей – пачка сигарет с позолотой. Старик важничал, чувствуя себя героем события, однако ему не дали как следует насладиться своей победой, а срочно затолкали в старенький «Эхо»*, от которого сейчас зависело все.

________