Рань весеннего утра. Лес еще дремлет. На пустынном шоссе никого. Мы выходим из машины, чтобы помолчать и вспомнить, как это было. Он побежал, а я пошел следом. Пустынный мартовский лес, несмелое попискивание птиц. Земля еще не проснулась, лишь шуршание прошлогодних листьев нарушает наше молчание.

Когда ж это началось? Он пришел на стадион высокий, голенастый, словно молодой страус. Бывает, приходит новичок, спросишь: «Что, как, откуда!» А бывает, группа собралась и говорить некогда. И он начинает вместе со всеми. Так и было. Где-то на пятом круге мои ребята затеяли обычную возню, лидируя по очереди, то ускоряя, то замедляя бег. В тот момент что-то надломилось в его гордом, размеренном беге. Затем он начал отставать и, не успевая, срезал окружности виражей, бежал напрямую. Все перешли на ходьбу. Он тоже. Ноги у него подламывались, он ходил по газону и хватал воздух. Я присмотрелся: юношеская угловатость тела, вытянутое лицо аскета, развернутость плеч и белая накипь у кончиков рта. Он шел ко мне, и его водило из стороны в сторону. «Можно, буду ходить к вам тренироваться!» Предупреждая, я улыбнулся: «Это была только разминка». «Я знаю».

Когда ж это было! Я только вернулся во Львов из аспирантуры – значит, 1962-й. А сейчас 1975-й. 13 лет назад. А когда он добился своего! В 1973-м. Итого – ровно одиннадцать лет. Неужели одиннадцать!

Где-то справа на фоне голых деревьев вспыхнула его куртка. Мелькнула красным пятном, исчезла, пробудила в памяти такое же раннее утро. Я возвращался из Москвы. Самолет пережидал грозу, и мы прилетели во Львов часа в четыре ночи. Троллейбусы не ходили, такси не было, и я махнул пешком. С радостью, понятной каждому, шел по улицам родного города. Сначала по шоссе, затем – по Энгельса, Дзержинского... Город спал. Вставало майское солнце. Изредка проскакивали фургоны, и в воздухе повисал запах теплого хлеба. Ползли цистерны, оставляя за собой свежесть умытых дорог. Я повернул на площадь перед дворцом культуры. Еще немного – и дома. Возле бассейна кто-то сидел. На ступеньке, прислонившись плечом к желтой колонне, спал Лед-нев. Я негромко окликнул: «Паша!» Он вздрогнул и вскочил. «Ты что здесь делаешь!» Он застеснялся: «Сейчас придет уборщица, откроет, я поплаваю, смотаюсь на коня и в институт». «А-а-а, – я не знал, что в моем голосе – разочарование или удивление, – так ты не приходи вечером, отоспись, придешь завтра». «Нет, что вы, приду обязательно». Я шел дальше, и во мне что-то сломалось, потому что все вытеснил Паша Леднев. Я думал о нем утром, затем по дороге на стадион, а там, больше по привычке, спросил у гардеробщицы: «Тетя Дуся, ну как тут без меня мои ребята бегали!» «Та щось ци дни не бачила, тильки той длинний Леднев приходив».

Ну, что же вы, бегуны мои, бегуны, все нет у вас времени, а как же у пятиборца Павла Лед-нева!

Легенда о пятиборье

Есть старая легенда: конный офицер вез пакет, по дороге на него напали, он фехтовал, плыл, отстреливался и бежал. И несмотря на все препоны, все доставил вовремя. И, может, король даже наградил его орденом. Есть такая легенда, она оправдывает существование современного пятиборья. А его рыцари стойко отбивают посягательства века, отказываясь от мотоцикла и прыжков с парашютом. Они хотят быть верными старой легенде. Останемся с ними, вдохнем запах опилок и конского пота, услышим надвигающийся грохот копыт. И еще увидим, как Леднев привстал в стременах, и тогда вместе с ним подадимся вперед, чтобы там, за каждым препятствием, облегченно переводить дух.

Уходят годы, и дети наши, увидев телегу, обрадованно кричат: «Смотри, лошадь, лошадь!» Осталось так мало людей, кто может запросто войти в стойло, заглянуть в грустные очи коня и похлопать по холке: «Ну, что, пойдем работать». Я спросил у Леднева: «Ты любишь лошадей?» Он засмеялся: «Не успеваю. 20 минут на все: поздороваться, испытать друг друга и распрощаться». И потому как заноза сидит в памяти фраза одного руководителя: «Мы столько вложили в Леднева, а из него ничего не получится. Ничего!» Падал ли он с коня или слезал сам, против его фамилии слишком часто возникал нуль. И соперники, обрадованные ожидаемой форой, сбрасывали с плеч тяжкую ношу и неудержимо рвались вперед. А команде Леднева не хватало как минимум 800 очков. Но ни разу никто из ребят не сказал ему: «Эх, ты!» Потому что надо было видеть, как в оставшихся четырех видах Леднев выкручивал себя, как веревку.

Есть в пятиборье выражение «удачная лошадь» (в отличие от конников, где лошадь – многолетний друг, чуть ли не член семьи). Не выходят на пьедестал почета пятиборные трудяги кони. Мирно живут на конюшнях без медалей и цветов, и готовят их разные люди, у каждой лошади свой характер. Леднев наслушался разговоров и долго ждал удачную. И отскакал уже тысячи километров. И падал. И вез нули. И на всех конюшнях расспрашивал, копался в дебрях конской психологии. Постепенно понял: нет плохих и хороших лошадей. Учиться надо не только в знакомой конюшне. С тех пор не мордует он лошадей. И главное оружие, с которым идет на встречу с незнакомым конем, не хлыст, а ясность мышления.

На Олимпиаде в Мехико его ждала комбинация из трех препятствий. Послушался он тренера, не доверился коню, и разошлись их желания. Конь научен прямо, а он его направо, чтобы с разгона взять второй барьер. И где-то в заминке, в этой вековой борьбе между человеком и животным, осталось меньше секунды, когда перед Ледневым прошла вся его жизнь... Не мог он проиграть (были на то особые основания), и второй барьер слился для него в огромный нуль, словно вобравший в себя все нули Павла Леднева. А сзади – Олимпиада и не только его судьба, но и судьба команды. Не помнит Леднев ни масти того коня, ни его имени. Но много лет помнит незаслуженный удар хлыста... И еще не забыл, как конь не обиделся на удар, исправил его ошибку. Отпилить бы этому славному мексиканскому коняге пятую часть своей медали. А может быть, и больше?

Кто знает о том, как расстался Леднев с общежитием и переселился на конюшню? И первыми, кого встречал он утром, были кони. Он прекрасно понимал: судьба может улыбнуться лишь раз. Он не мог на нее рассчитывать. В награду за терпение послала ему в Лондоне судьба лошадь под кличкой «Домино». И поскакал на ней Леднев, как тот офицер из легенды. И привез

1 100 очков. И услышал фразу, которую ждал столько лет: «Ну вот, ребята, дождались мы: Леднев начал коня выигрывать!» Купил Леднев ведро сахара: «Спасибо тебе, Домино. Тебе и всем остальным. Как же прекрасно, что я всю жизнь ждал встречи с тобой, а ты мне попался только сейчас».

Сняли пятиборцы шлемы, сбросили элегантные рединготы, облачились во все белое. Опутан зал разноцветьем проводов, мельтешат огоньки электрофиксаторов. Осторожно ходят они друг против друга, и кончики шпаг, словно щупальца радаров, ищут единственную точку. В классическом фехтовании можно рискнуть, там пять уколов, здесь – один. Потому на тренировках Леднев может рассвирепеть и уколоть любого. Но никогда не позволит подобное на соревнованиях. Думая о каждом бое, четко делит всех на три группы: ведущие, кого знает – с ними понятно, группа посредине – от этих все можно ожидать, группа внизу – с ними хуже всего. Фехтуют плохо, терять им нечего. И если увлечешься, сам себя насадишь на острие.

Фехтование состоит из множества задач с одинаковым ответом: один укол. Где-то вдали маячит заветная сумма 1 000 очков – 75 процентов выигранных боев. Я выиграл – он проиграл.

Кончается бой, Леднев не отдыхает. Заглянет в список, кто следующий, идет на соседнюю дорожку увидеть конкурента. Ага, так-так, защита – обман – укол в руку. Спасибо! Все, что раньше, – шутки, последнее движение искренне. И потому умение себя пересилить и увидеть то, что надо, это и есть Павел Леднев. Стоит он в углу, отдыхает, слушает – кого-то натаскивают: «Делай так», – а сам знает, «так» не будет. Будет так, как хочет противник, как навяжет свою волю. И потому, чем выше он ло классу, тем интересней.

Всяко было с Ледневым... Накануне соревнований упал с коня и выбил большой палец правой руки. Затянули ему кисть, взял шпагу, малейший удар по клинку – и рука опускается от боли... И тогда неожиданно для себя, а тем более для других он взял клинок в левую руку, и этой незнакомой для себя, а тем более для других рукой набрал 800 очков, что казалось чудом. Для всех, только не для Леднева. Он, давно заработал это право.

Соревнования по скоростной стрельбе из пистолета. Четыре серии по пять выстрелов. После каждой – перерыв. На все уходит минут двадцать. Мишень, словно издеваясь, хихикнула, повернулась, стала боком. И бесстрастные указчики пробоин равнодушно выкрикнули: «Нуль».

Стрельбу он понимал плохо. Сначала, как и всем, она ему нравилась. Пистолет с длинным стволом, коробки патронов, необъяснимое чувство превосходства. Надо медленно поднимать руку, зная, что выстрел отбросит ее вверх, и снова задерживать дыхание, подводя кончик мушки в центр мишени. Все казалось простым и понятным. Один из тренеров сказал: «Смотри, я бросаю камень и вижу, куда он летит». Леднев видел мишень. Видел кончик ствола. Собирал волю в кулак и видел, как из ствола вырывается пуля и через мгновение в центре круга вспыхивало маленькое отверстие.

У пятиборцев конечная цель – двадцать раз в «десятку». Для пятиборцев высокого класса допустимый минимум – пять «девяток». Или три «девятки» плюс одна «семерка»... Как хотите. Но каждый пятиборец знает: прошел стрельбу – доставай счеты. И Леднев тоже знал это. Но много раз терял темп на своем третьем виде. А потом пришел момент, и он сказал: «Хватит!»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.