Есть такое общеспортивное слово «мандраж». Слово не весьма красивое, но никто не может придумать лучше. Даже самые умные чемпионы, имеющие медицинское образование, не скажут: «Меня трясет спортивная лихорадка». Нет, они просто поднимут руку, растопырят пальцы, и тренер увидит, как дрожат они мелкой, парализующей дрожью. Посмотрит тренер на ученика, отметит блеск глаз, пот, выступивший на лице, и понимающе кивнет: «Мандраж».

А вот Леднев, отмечая кучность в мишени до соревнований, долго не мог понять, куда исчезает уверенность с выходом на рубеж. Куда? Стрельба стала границей. Прошел стрельбу – высчитывай место в итоговой таблице. Не прошел – думай о следующих соревнованиях. Он тысячи раз нажимал курок в тире и тысячи раз – дома. На старую кастрюлю повесил круглую мишень и бесконечно повторял сухие, изматывающие щелчки. Эта работа своей бесцельностью могла убить кого угодно. Леднев выстаивал часы, беспощадно распоряжаясь своим телом: «Невались вперед. Расслабь плечо. Спокойно поднимай руку. Лови мушку еще внизу».

Накануне стрельбы он гуляет допоздна и приходит на стрельбище невыспавшимся. Зевает. На фоне оживленных, расходившихся молодцов выглядит случайным человеком. Да, он мало спал. Но это нестрашно. Потому что сейчас, через десять, пять, через одну минуту откуда-то изнутри рванется и захлестнет сумасшедшая волна возбуждения, именуемая в просторечии «мандражом». И натолкнется на каменный мол равнодушия, сонливости, вялого пренебрежения, разобьется на несколько кусочков и разлетится в разные стороны. А Леднев, почувствовав в кончиках пальцев настойчивые удары пульса, хмыкнет про себя: «Ага, господин мандраж, не вышло! Итак, начали. Ноги шире. Плечи назад. Внизу ухватить тяжесть пистолета. Так, хорошо. Поймать глазами мишень». И чуть-чуть, даже не пальцем, а нервным окончанием вежливо поздоровается с курком: «Ну, парень, поехали!» Выстрел! «Десятка! Спокойно, Паша. Ничего не случилось». Выстрел! «Десятка. Спокойно! Жадность фрайера губит!» Выстрел! «Десятка»...

...Все! Можно снять наушники и укладывать оружие. И тогда в сознание врываются гул стрельбища, сухие очереди пистолетных выстрелов, отрывистые голоса судей. Можно в уме пересчитать очки. И еще подумать: «Осталось два вида». Теперь не надо зависеть от капризов коня, изворотливости противника и неосознанных законов стрельбы. Все, что осталось, принадлежит только ему, Павлу Ледневу.

Как ни крути, а начал он с плавания. И фигура у него пловца. И замашки. А если точнее, ватерполиста: длиннющие руки и ноги, словно приспособленные для того, чтобы оттолкнуться от воды, выскочить до пояса и шваркнуть мяч мимо пляшущего вратаря.

Он подходит к бассейну и небрежно падает вниз, отфыркивается, канатные округлости мышц поддерживают горизонтальность смуглого тела. И начинает сверлить воду. Он давно знает, как ему плыть, где станет тяжело и где должно прибавить.

Я вижу, как Леднев плывет, и думаю: это его стихия. Нет, это пятая часть того, что столько лет сопротивляется его натиску.

Я видел Леднева во всех пятиборных измерениях, но вода и бассейн – наилучший фон для его фигуры и его характера. Так мне казалось всегда. Он думает иначе. Он категорически не согласен с этим и с каждым годом испытывает к воде все большее равнодушие. Вода начала раздражать его. Она расслабляет, размагничивает железный настрой, отбирает неугасимое желание преодолеть сопротивление. Он вырос на том, что все время ломал все, что мешало ему, отжимая собственный пот и выкручивая свои слабости. Ему всегда было очень трудно. Но стоило прийти в бассейн, упасть в знакомую стихию, ударить по воде ладонями, и все становилось на место. Именно здесь, в бассейне, все получалось, и это раздражало его. Он не хотел выходить расслабленным и благодушным. Он не мог позволить себе этого, потому что там, за оградой, его ждали четыре вида, ломающие характер.

Когда в Мюнхене Леднев закончил дистанцию 300 метров, его вытаскивали из бассейна. Он тонул. У бронзового призера XX Олимпийских игр не было сил. Он закончил четвертый вид и не мог выбраться из бассейна сам.

Остается бег. Тот самый бег, который тринадцать лет назад свел меня с Павлом Ледневым. Мне кажется, пятиборье держится на этом последнем виде. И не только потому, что в этом главном и самом естественном движении человека, не отягощенном условностями, спортсмен остается наедине с собой, своими слабостями и своей силой. И не потому, что непревзойденный Бальцо мог пробежать так, что с двенадцатого места передвигался на третье. Нет! Бег не только нейтрализует влияние других видов, он как бы их облагораживает, создает характер. Когда я спросил у Ф. С. Коты, тренера, который много лет опекает Леднева: «В каком виде Паша наиболее продвинулся за эти годы?», – фехтовальщик Кота честно ответил: «В беге». Я не удивился. В моей памяти стойко держится молодой Леднев. Он приходил на стадион, когда за плечами оставалось четыре вида. И здесь его ждали мои бегуны, свежие, не получившие и десятой доли его нагрузки. И он бежал с ними. Падал и вставал. Потому что где-то в душе зрело твердое убеждение: я могу. Я должен. Я обязан! Прежде всего там, где труднее!

...5 – 12 октября 1973 года. Лондон. Чемпионат мира по современному пятиборью. За плечами Павла Леднева четыре соревнования этого ранга: 1965-й – ГДР – 0 на коне; 1966-й – Австралия – VII место; 1968-й – Мексика, Олимпийские игры – III место. И потому не будем оглядываться назад, а покажем класс нового чемпиона мира: конный кросс – 1 040 очков, фехтование – 1 078, стрельба – 1 066, плавание – 1 076, кросс – 1 160. Уже после стрельбы Леднев знал: он чемпион мира. Но нигде не позволил себе опуститься ниже уровня, достойного чемпиона. А в самом трудном виде – беге – набрал наибольшую сумму очков.

Вот, пожалуй, и вся легенда о пятиборье.

Этот незнакомый Леднев

Все-таки есть в спорте счастье и счастливый случай. И есть люди, называемые счастливчиками. Все у них получается: и жребий удачный и, когда очередь бежать, ветер уже не дует в лицо. Эти счастливчики слегка нахальны, потому что привыкли к своему счастью и часто идут ему навстречу. Леднева среди них нет. Ему «вышла другая планида». Давно прошли времена, когда были любимые виды, где отдавал себя без остатка. Совершенство в пятиборье – это равнозначность сторон. Во имя этого совершенства он нагружал себя до края возможностей. И когда возникала и зрела капля, переполняющая чашу терпения, бросал все пять видов и уходил в игру. Он может играть в любую игру с мячом. Он готов играть день и ночь. И как следствие, может сломать собственную ключицу. Но он не был бы Павлом Ледневым, если бы не смог выдернуть себя обратно из этого оголтелого перемещения тел, переплетения рук и ног. Он отдышался в игре, и теперь надо снова взять пистолет в руки, перевернуть старую кастрюлю и затаив дыхание слушать сухие щелчки.

Чем же объяснить этот неожиданный крен в размеренной жизни Леднева, как увязать его дотошность и методическое перемалывание самого себя с этой безудержной самоотдачей кожаному мячу? А ведь все просто: он не может иначе, это – своеобразное стравливание психологического пара во избежание других срывов.

Чем больше открывал я Леднева, тем больше удивлялся тому, как переродился он и ушел в сторону, неизвестную мне. Он не боится признать, что где-то к тридцати годам за бесконечной чередой пятиборья ему многое стало необходимо. Давно получен диплом в институте, а сейчас он принес домой книги Ленина, чтобы многое осмыслить заново. В дорожной сумке возит «Логический словарь» и за его чтением отдыхает. Наконец, ему просто понадобилась житейская мудрость, и он добрался до «Афоризмов» Гегеля и «Писем сыну» Честерфильда.

Леднев вышел на уровень известности, и его пригласили на трибуну. И тогда, не робеющий в любых положениях, в любом столкновении личностей и характеров, признался самому себе: нет, не готов к общению с людьми. И заново стал кроить дневной календарь, чтобы выделить еще одну грань и шлифовать ее так же, как все остальное.

Мы давно расстались с ним, коротко пишем друг другу, иногда сталкиваемся на лестницах Спорткомитета в Москве. А вот зимой 1972 года встретились в Цахкадзоре. Шел год Олимпиады. За плечами у Леднева было все: возраст расцвета, опыт, качества, пришедшие с годами. Я посмотрел его на тренировках. И мне страшно захотелось, чтобы он наконец стал первым. Я и раньше переживал за него, но понимал, чего-то не хватает. А вот тогда увидел его спокойным и уверенным. И мне мелькнуло: вот он, звездный час Павла Леднева. И я написал расписку: в этом году он станет олимпийским чемпионом. Паша аккуратно сложил бумажку, а я подумал, как хорошо быть провидцем. У меня не было сомнений, что будет именно так. Затем мы увиделись на аэродроме, когда нас вели в разные самолеты и он крикнул, что все в порядке и он постарается. А затем был Мюнхен. Мы только приехали на Олимпиаду, и мне передали, что Леднев на третьем месте после четырех видов. Я помчался туда, где проводился кросс. Я хорошо знаю Пашу Леднева и немного спорт. И прекрасно понимал: чуда не случится. И все равно я спешил. Я очень торопился туда, где, отрешенный и одинокий, разминался Павел Леднев. Может быть, успею крикнуть, напомню, что бег сегодня – это бег в те годы на Кайзервальде и в Винниковском лесу, где 13 лет назад он впервые узнал, что такое настоящий бег. Я очень торопился, но Мюнхена не знал и где-то промахнулся с остановкой. Пришлось возвращаться. Я бежал к Паше Ледневу и нес ему какие-то главные слова. А он уже бежал мне навстречу, и ничего нельзя было изменить...

Я рассказывал вам о Павле Ледневе, том самом, которого знаю давно и сейчас узнаю заново. И уже не я – он учит меня на многое смотреть по-другому. И это не удивительно. Наш спорт давно вырос из коротких штанишек удачливого вундеркинда, каким положено восхищаться. Наш спорт не юноша с плакатным румянцем во всю щеку, которому все по плечу. От частого провозглашения «Завоюем все мировые рекорды» мы перешли к серьезной и кропотливой работе, где явственно проглядывается уважение к зарубежным противникам. Я смотрю на Павла Леднева и думаю о современном спорте.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.