Военная тайна. Размышления о природе героического

Не могу судить о том, как на моем характере сказались педагогические уроки Гайдара. О биографии говорить легче. Я всем сердцем воспринял любовь отца к армии и, сколько себя помню, мечтал о судьбе военного моряка.

– Вам, сыну известного писателя, это было, наверное, несложно. Я имею в виду естественное стремление людей, знавших и уважавших Аркадия Гайдара (а таких в армии было много), помочь его сыну реализовать его мечту.

– Легче? Я бы этого не сказал...

– Но ведь шла война. Армии и флоту нужны были командиры.

– Да. Но не школьники. Когда началась война, мне было четырнадцать.

Летом 1941-го мы расстались с отцом. Добившись наконец разрешения, он уезжал в действующую армию, меня вопреки желанию эвакуировали с пионерским лагерем в Чистополь. Там мы тоже не сидели сложа руки. Но я рвался в Москву, еще не зная, что отца уже нет в живых...

Обменял на базаре шапку на продукты, оставил в лагере записку, объясняющую мой побег, и отправился в Москву на пароходе «зайцем». Как ни странно, добрался.

Решил до поступления в училище пойти на авиационный завод слесарем. Выпускал завод «ИЛы», на долю не очень квалифицированного молодого народа приходилась клепка швов, зачистка заусениц. Работали в продуваемом насквозь ангаре, рукавиц не признавали, неловко в них было инструмент держать. Но никто из нас, подростков, не жаловался, понимали, не нам одним тяжело. Самой большой радостью для нас была весть, что наши «ИЛы» отличались в боях.

– Тимур Аркадьевич, работая для фронта, вы делали большое и важное дело. Можно было, наверное, оставить осуществление главной мечты на потом.

– Возможно. Но каждый из нас при определенных обстоятельствах все-таки поступает по-своему. Весной 1942 года мы уже знали о гибели Аркадия Гайдара, Для меня было делом чести как можно быстрее встать в ряды военных защитников Родины, видел в этом, если хотите, кроме прочего, и свой сыновний долг.

Как-то увидел в метро курсанта в морской форме, долго шел за ним молча. Потом остановил, расспросил. Выяснил, что в Москве есть учебный отряд, где выпускают старшин. Обрадовался. При первой же возможности поехал туда. Но в отряд зачисляли не моложе семнадцати. Наконец, повезло по-настоящему – обнаружил в Москве военно-морское училище, которое готовило молодежь для поступления в высшие военно-морские учебные заведения. Так что военную форму я надел в шестнадцать лет.

– И носите ее сегодня.. Сорок лет! Завидная судьба. Ну, а как же случилось, что вы, морском офицер, заболели литературой? Ведь это было так далеко от вашей тогдашней военной професии подводника.

– Действительно, не мог и вообразить, что буду когда-нибудь писать. Все, что угодно, только не это. Даже, когда впервье выступил в роли автора, не почувствовал искушения. Все мысли были тогда об учебе, о близком распределении...

– А все-таки тот, первый литературный опыт, как это было?

– Учился в Высшем военно-морском училище имени М. В. Фрунзе в Ленинграде. Мы все остро переживали, что не довелось по-настоящему повоевать, и старались загладить свою невольную вину отличной учебой.

Близилась пятая годовщина гибели Аркадия Гайдара, и ко мне обратились из редакции журнала «Костер» с просьбой написать об отце. Я отказался, сказал, что писать не умею. Тогда то поручению журнала ко мне пришел побеседовать литератор. Вскоре он показал готовый текст. Вроде бы то самое, что я рассказывал, а Гайдар получился на себя непохожим. Тогда сел и написал о Гайдаре сам. Это было опубликовано. Вот и все.

– Стало быть, приобщение к литературе не состоялось?

– Тогда нет. Это случилось позже, когда я учился в Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Но определенные уроки из моего первого литературного опыта я извлек. Понял, что писать надо искренне и только о том, что знаешь, чувствуешь, испытал...

– Именно поэтому вы, как я слышал, в пятьдесят с лишним лет совершили свой первый прыжок с парашютом?

– Пожалуй, и поэтому тоже. Мне предстояло писать о десантниках, и я считал себя не вправе это делать, пока сам не испытаю того, что испытывают герои будущего очерка... Это главное. Ну и, если начистоту, это было своего рода самоутверждением. Хотел выяснить, на что я еще способен... Не улыбайтесь. Стремление к самоутверждению – не самое плохое качество, если оно не преследует узкоэгоистических целей. Тысячи молодых людей самоутверждаются, работая в труднейших условиях Тюменского Севера, БАМа, другие на утлых плотах проходят через пороги бушующих рек, штурмуют горные пики. Добившись результата, человек с гордостью говорит себе: «Теперь я это могу». Он становится сильнее, закаленнее, решительнее.