Арестованный лег спиной на голые деревянные нары, долго рассматривал свисающую ветку и наконец заснул. Наконец. В первый раз за восемь дней.

Восемь дней, как он объявил голодовку в виде протеста против побоев и пыток.

Теперь он спит, полумертвый, растерзанный. Брюки разлохматились, полинявшие, грязные, бесконечно длинные рабочие брюки. Шнуры больших, подбитых гвоздями башмаков развязались.

Наступает ночь. Над арестованным зажигается электрический свет: желтая, грязная светящаяся точка в дыре с решетчатым окном.

- Бум - бум! - Он вскакивает. Что? Что случилось? Он хочет побежать к дверям, спотыкается о цепи и падает на пол. Что случилось? Бросили бомбу или началась кавалерийская атака? Ничего подобного. Просто заключенный повернулся во сне и цепи с грохотом упали на досчатые нары.

Он проснулся и опять сидит на нарах. Напротив него дверь. Он ее рассматривает. На ней написано его имя.

Евгений Бот - строительный рабочий, большевик.

Он рассматривает надпись, особенно слово «большевик» и ничего не может вспомнить. Он сам нацарапал эту надпись неделю назад, когда у него еще был кусок мела, сохранившийся от работы. Когда надпись заметили, у него отняли мел. Но самую надпись забыли стереть.

Он рассматривает «парашу», которую не выносили уже двенадцать дней. Когда восемь дней назад он пришел сюда, ему приказали вынести парашу.

Он отказался. Его пролетарское самосознание подсказало ему, что надо отказаться; к тому же до этого парашей четыре дня пользовались два итальянских мировых шулера. Когда ему в пятый раз приказали вынести парашу, он иронически сказал:

- Хорошо. Свою парашу я вылью, но раньше вылейте из нее то, что осталось от моих предшественников.

Он это сказал нарочно и к параше не прикоснулся.

- Арестованный должен сидеть на месте, в камере нечего топтаться и шуметь. Проклятый большевик, я тебе покажу.

Тюремный сторож лает и лает, а между тем у него ведь обыкновенный человеческий голос, он лает только на службе, для пущей важности. Заключенный молча смотрит в «глазок» и не двигается.

Сторож щелкает ружейным затвором:

- Я буду стрелять, - кричит он, но заключенный как будто не имеет ушей. Сторож принужден удалиться.

Бот кричит ему вслед: - Будьте вы прокляты, вшивые. - И плюет в «глазок».

Он опять ложится. Но сна нет. На спине он не может лежать, потому что больные почки не выносят голых досок. С правой стороны не позволяет раненое правое колено. С левой у него пять опухолей (когда его избивали, самые солидные удары попали на левую сторону). Лежать на животе - страшно подумать, ведь самые тяжелые раны от ударов кнута у него на животе. Он то лежит, то стоит, то скрючивается, то опять ложится, - ни минуты покоя, будь они прокляты.

Вечер сменяется ночью, длинной, страшной ночью.

- Словом, застрял, товарищ Бот. Пять, десять лет, не все ли равно? Хорошо еще, если живым выберешься отсюда...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.