Валерий Леонтьев: «Как трудно быть собой»

Однако этого было достаточно, чтобы выбросить мой номер, и тем самым походя решить мою судьбу.

— Вы не сгущаете краски, Валерий?

— Нисколько. Такие жестокие удары могут сломить человека, подорвать его веру в собственные силы. А без веры в себя он уже ничего не сможет. Путь вверх окончен – можно только вниз.

— Тем не менее вас этот удар не сломил...

— Слава богу, в меня поверил Давид Тухманов. Он специально написал цикл песен, с которыми я отправился летом восьмидесятого в Болгарию на международный песенный конкурс «Золотой Орфей» и завоевал там первый приз. Теперь уже Центральное телевидение в передаче из Варны вынуждено. было показать и меня: как-никак первая премия. После возвращения из Болгарии у меня были концерты в Театре эстрады, в культурной программе Московской Олимпиады, начали выходить пластинки, нечасто, но все-таки стал появляться я и на телеэкране.

— Короче, дело сдвинулось, пошло по нарастающей?..

— Но каких нервов это стоило! Гастролируем, допустим, во Владивостоке, вдруг Центральное телевидение вызывает на запись. Беру больничный, отменяю концерты, мчусь через всю страну в Москву, записываюсь, возвращаюсь во Владивосток – в итоге мой номер из передачи вырезают. И так случалось много раз. И никто не объясняет, почему это произошло. Просто «кто-то» «там» (многозначительно тычут пальцем в потолок) решил, что нам «такое» не нужно. Кто решил, какое «такое», ответа нет-

По-моему, трудно придумать что-нибудь более обидное и несправедливое для артиста, чем «рецензирование запретом». Когда в 1979 году я победил в Ялте, один из городских руководителей сказал:

– «Этого» к нам больше не пускать.

И на долгих шесть лет перед нами были закрыты ворота этого города. Только прошедшим летом «Эхо» пригласили на гастроли в Ялту. Вечером – концерты, днем мы купались, лазили в горы, я вот ногу растянул, до сих пор хромаю. Великолепно!

А в 1981 году меня «отлучили» от Москвы. Тогда на одном из наших концертов в Театре эстрады побывала, как нам позже сказали, «высокая» комиссия и что-то в нашем выступлении усмотрела. Когда есть горячее желание, всегда можно «что-то» усмотреть. Какая это была комиссия и что ее не устроило в нашем выступлении, для нас так и осталось тайной, но в столице Леонтьев с той поры года три-четыре не выступал. Перестали меня посылать ина международные конкурсы за рубеж. Почему? Не знаю. Тайна.

И еще тайна: почему на конверте дисков с моими записями печатают какие-то цветочки, а не мой портрет, на что, кстати, я имею право и что разрешается другим певцам и певицам.

— Ну, теперь-то, Валерий, вам грех обижаться. На Центральном телевидении вы частый гость, сейчас Москва предоставила вам самую престижную площадку – концертный зал «Россия». И за границу ездите...

— Все верно, времена изменились. Но очень обидно сознавать, что признание твоего труда может затянуться или вовсе не состояться из-за того, что одного чиновника слишком поздно отправят на пенсию, а другого – не вовремя снимут с работы. Жаль терять на этом драгоценное время, ведь оно невозвратимо. И когда теперь мы провозглашаем: гласность помогает развитию нашего общества, его движению вперед, я знаю, в этом глобальном процессе будет учтен и мой личный интерес.

— Вы говорите «будет», значит, имеете в виду не прошлое, а будущее?

— Да, будущее. Я надеюсь, что специалисты, наконец, серьезно проанализируют мое творчество. Пока что критики высказывались о нем информативно, чаще ругательно. Конечно, хулу читать неприятно, но я уже не чернею от горя. Я вовсе не напрашиваюсь на дифирамбы, я только хочу увидеть квалифицированный, профессиональный разбор своего труда. Даже за самую жестокую критику в ножки поклонюсь – лишь бы она была квалифицированной и объективной, а главное, на пользу.

— У вашего творчества, Валерий, масса почитателей – это ли не лучшая «рецензия» на него. Или вам мало?

— Почитатели – это совсем другое. Тем более что «почитатели» – понятие растяжимое. Одни ценят мой труд, получают удовольствие от моих концертов, благодарят, дарят цветы, просят автограф. Я им искренне признателен. Другие – одержимы какой-то болезненной страстью приобщиться к чужой славе, заявить этим приобщением о себе, а то и устроить скандал. Этих я боюсь. Когда-то читал, что в ванной комнате Джины Лоллобриджиды были установлены потайные телекамеры, – не верил. Теперь понимаю: правда. В Ленинграде мы обычно останавливаемся в гостинице при концертном зале. Она в первом этаже. Ночью встанешь – за окном вспышка «блица»: какой-то ненормальный не спал, дежурил, чтобы сквозь стекло сделать снимок, когда я не совсем одет. И находятся еще более «мудрые», что покупают эти снимки.

Выступая на стадионах, я иногда держу в руке белый шарф. Он нужен как яркое цветовое пятно, иначе с огромного расстояния не разберешь, что я делаю, как двигаюсь. Так вот, каждый раз по окончании концерта «поклонницы» подкарауливают меня и раздирают этот платок на сувениры.

Я, честно говоря, люблю красиво, броско одеться. Мне кажется, что артист внешне должен выглядеть ярко. Это придает его образу некую загадочность, тайну, заставляет зрителя что-то домысливать. Это одно из требований нашей профессии. Хотя существует на сей счет и другое мнение. Джейн Фонда, например, любит щеголять в потертых джинсах.