Писать о Валентине Золотых, как и о всяком талантливом человеке, непросто. Она художник самобытного дарования, трагического видения. Но — художник самодеятельный. Для многих это синоним слова «второсортный». Вроде дилетант, непрофессионал. Отношение местных профессионалов скептически-насмешливое. Единственный вопрос, который задают в выставкоме: «Что вы оканчивали?»

А что значит не быть членом творческого союза — можно не объяснять: работы не приобретают, не выставляют.

Как мастер Валентина Золотых «родилась» неожиданно. В начале 1978 года она оформляла музей афористики воронежского сатирика и афориста Аркадия Давидовича. «Музей» — длинный узкий коридор и небольшая комната в коммунальной квартире старого дома в исторической части Воронежа. Задача, поставленная Давидовичем, — расписать стены его саркастическими и остроумными высказываниями.

Художница создает не просто, образы, но типы. В ее картинах удивляет проникновение в духовный мир поэта, писателя, человека, яркая эмоциональная окраска.

В декабре 1978 года открылась первая выставка работ Валентины, организованная клубом самодеятельных художников «Весна». Неугомонный Давидович организовывал выставки на улицах, площадях и в скверах города. Картины привлекали много зевак, но, увы, не покупателей.

У нее по-прежнему нет мастерской, ей не на чем и нечем рисовать. В тесной коммуналке теперь уже два музея: афористики, Давидовича и живописи Золотых. Здесь портреты деревенских старух, местных литераторов, артистов, простых тружеников. Сельские пейзажи, композиции. Недавно несколько картин (невиданный случай) приобрел областной художественный музей имени Крамского. Они осели где-то в запасниках. И это все.

«Если юмориста не печатают, он становится сатириком», — начертано на одной из стен «музея афористики». А если не замечать, не давать выставляться, лишать возможности творить художника, пусть даже самодеятельного? Что происходит с ним?

Как же это получается, что, провозгласив перестройку, общество все так же равнодушно и расточительно по отношению к народным талантам? Почему до сих пор, опираясь на отжившие параграфы и окостеневшие формально-бюрократические структуры, можно походя обрекать их на безвестность и прозябание?

Аркадий Давидович, которого связывает с Валентиной родство душ и судеб, как-то печально-иронически заметил: «Мы не ждем, когда нас реабилитируют, мы не спешим. У нас в запасе вечность».

Неужели эта призрачная надежда — последняя?

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.