– Тебе лучше знать.

Они были почти ровесницы. Именно поэтому, а не по праву мачехи Елизавета говорила ей «ты».

– Я пройду к нему. Можно?

– Почему нельзя? Спит он.

– Я тихо.

– Хоть молотком стучи – не проснется.

Надежда Михайловна, не снимая пальто, на цыпочках прошла через комнаты, в которых был полумрак, и, откинув тяжелые, темные портьеры, очутилась в ярко освещенной спальне.

Первое, что ее поразило, когда она еще только намеревалась войти и взялась рукой за портьеру, – это был громкий, какой-то оглушительный храп. Будто в комнате не спеша пилили громадное сухое бревно.

На широкой полированной кровати лежал кто-то. Это не был отец – ни одной похожей черты: желтое лицо, ввалившиеся щеки, поросшие седой щетиной, большой горбатый нос с рябинками и, самое страшное, открытый, если можно так выразиться, настежь рот, из которого, как из рупора, вылетал этот размеренный, ужасный храп.

Смотреть на все это было физически неприятно. «Зачем я ему понадобилась? – с досадой подумала Надежда Михайловна. – Обходился до сих пор. Исповедаться, что ли, перед смертью?»

– Пойду приведу себя в порядок, – сказала она вслух и направилась к двери. – Если что – позовете.

Елизавета как-то странно покосилась на нее и ничего не ответила.

Надежда Михайловна разделась, умылась и прошла в кабинет отца.

Кабинет был заставлен вещами, и вещи говорили сами за себя. Книги на полках были старые, напечатанные еще в 20-е годы на желтой, словно оберточной бумаге. Новых не было. Но зато книжные полки с раздвигающимися стеклами и сверкающий белизной холодильник «ЗИЛ» были вполне современными. Над полированным письменным столиком висела на стене черная жестяная рука – держатель бумаг, сохранившаяся с давних времен. Но в руке этой была зажата пачка квитанций со всеми признаками современности: плата за свет, гарантийные бумаги на телевизор и пылесос.

«Красноречивая картина!» – с усмешкой подумала Надежда Михайловна.

И следом мелькнула дикая мысль: «Скорей бы конец!»

Но тут в кабинет вбежала испуганная Елизавета.

– Помирает! Иди к нему. Я за сестрой сбегаю.

Отец больше не храпел, он тяжело, порывисто дышал, губы беспомощно шевелились, слышались какие-то непонятные, косноязычные слова. После многократного повторения Надежда Михайловна поняла, что он хочет воды. Попробовала напоить его из чашки. Вода полилась мимо рта, на сорочку. Отец

шлепал губами, глотал попавшую в рот влагу. У Надежды Михайловны никогда не было детей, и она не сразу догадалась, что можно поить из ложечки. Отец покорно пил, разжевывая воду, и эта беспомощная покорность пробудила в ней жалость и даже какую-то долю нелепости. Она погладила отца по заросшей щетиной щеке. Отец поднял на нее желтые белки глаз и, мучительно шевеля бесформенными губами, произнес какое-то слово. Она не поняла. Ему было это очень важно, он повторял одно и то же много раз:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.